Мы все мертвы

В тот последний день Лина скрылась за ним. И когда Джей добралась до конца ограды, она увидела скрюченное тело сестры, вокруг которого вились жуки и мухи.

Пепельный запах тут же пропал, заменившись чем-то сладким и тошнотворным.

Джей издала глубокий дрожащий вдох – словно этим вдохом пытаясь вобрать в себя новый мир и новое осознание – и закричала, наконец выпуская из своих глаз все накопившиеся в них слёзы.

Ноги сами опустили её на колени, она вонзила пальцы в выжженную пыльную землю, не отрывая взгляда от тела, – и рыдала, оплакивая семью, несостоявшийся целительский прорыв и все свои мечты о будущем.

Солнце

Комок земли. Один. И ещё один.

Джей засыпала могилу сестры неаккуратными комками, сжимая в руках огромную заржавевшую лопату. Засыпала резкими движениями, стараясь не думать о том, как каждое такое движение приближало её расставание с сестрой – окончательное, невыносимое.

Слёз уже не оставалось, а небо вобрало в себя весь солнечный свет. Ночь была злой и мрачной, тихой, как на кладбище. Теперь этим кладбищем становилась вся Белая Земля – для Джей, Лины и всей их семьи.

Она вспомнила всё, что могла, а потом заткнула половину воспоминаний в огромный воображаемый мешок и закопала его своими руками вместе с сестрой. От них разило трупным запахом и потом. И пылью.

«Зато не целительскими травами», – подумала Джей и нервно засмеялась.

Но взгляд на тело Лины тут же подавлял любой смех.

Ночь была злой. Джей чувствовала её свирепое дыхание на своей раскрасневшейся коже. Конечности ныли, но она продолжала остервенело закапывать сестру. Всё в ней вспыхивало ненавистью, и она не знала, куда деть этот пожар, потому что в ней он не мог полыхать вечно.

Рассеянно глядя на могилу, на свои розовые руки, на каменные осколки земли, Джей задала себе один вопрос: «Как мне со всем этим жить дальше?»

И перед этим вопросом оказалась бессильна.

Что стоила вся её жизнь по сравнению с жизнью Лины? Это она должна была охранять деревню, спасти всех, успешно пробраться в лес… она. Не Джей. Лина должна была жить свою жизнь дальше – в каком-нибудь городе, во всеобщей любви, и там бы она точно придумала способ развивать их целительство и память Крейнов.

Закончив, Джей бросила лопату и протёрла свой мокрый лоб. Всё было в земле и пыли. Она внимательно посмотрела по сторонам – по-прежнему никого. Все дома плотно затворены, калитки закрыты, на улицах – ни души, и лишь редкие порывы ветра гоняют засохшие листья.

Смотреть на небо было больно и тошно. По земле пролетала пыль, и в ней Джей силилась увидеть остатки белой травы – знак возвращения былой жизни. Но поле оставалось каменным, разломанным, сожжённым дотла – и никакой травы здесь больше не росло.

Давно не росло.

Сколько она уже здесь? Неделю? Две?

«Лина умерла неделю назад. Засуха началась три месяца назад. Всего за три месяца вся твоя жизнь и дело твоей семьи оказались разрушены».

Джей знала, что ей надо уезжать. Знала – и не могла с этим смириться. Глупый голос всё ещё твердил ей, что надо оставаться и защищать.

«Ты – единственная надежда Белой Земли».

Но какая надежда может быть у того, что давно мертво? Родители сгинули в попытке её возродить.

Джей повернулась к тропинке, ведущей к центру деревни, и медленно пошла вперёд. Оставляя позади могилу Лины и весь ужас, что хранил в себе дом Крейнов.

Она шла мимо домов, мимо чёрных и бордовых калиток, мимо покосившихся заборов и маленьких окон. Мимо домов всех, кого она знала и любила. Пустые дома выстроились в ряды слева и справа от неё, и она шла, смотря вперёд, до боли вглядываясь в утреннее солнце.

Гости появились раньше, чем она успела это осознать. Дети Блэквеллов, некогда шумные Хоуки, тётушка Дантон без её вкуснейшей выпечки – все они появлялись на горизонте, недвижимые, внимательно наблюдавшие за Джей. И она кивала им, не зная, что ещё делать.

Они кивали ей вслед – и исчезали. Один за другим.

Сначала исчезли дети: улыбнулись ей напоследок своими чёрными ртами и растворились в воздухе. Затем пришёл черёд взрослых: они пропадали по одному, каждый у своего дома. Джей подумала, что они просто возвращались в свои дома, чтобы жить там дальше, чего так сильно желала она сама.

«Они всё уничтожили».

И на этот раз голос был неправ. Уничтожили всё сами Крейны.

– Но я не из них, – прошептала она, не узнавая свой голос. – Я не из Крейнов.

«Ты никогда не была частью семьи».

– Не была.

Она засмеялась.

Она действительно не была в семье!

Долгие годы родители проворачивали дела у неё за спиной, используя её как уборщицу, как повара, как девочку на побегушках. Отец говорил ей слова «помощь» и «семья» – и Джей подавляла в себе любое сопротивление. Глупая, доверчивая Джей. Просто желавшая быть частью семьи. Но она никогда бы ей не стала.

Джей вспоминала.