Лёгкое прикосновение и тяжёлое чувство, что что-то идёт не так. Мартин притянул её к себе за подбородок и легонько поцеловал в дрожащие губы.
– Я же вижу, что ты переживаешь. Это в твоих глазах. И руки у тебя дрожат. И… И веко дёргается.
– Не из-за этого, – прошептала Джей, не зная, как сказать об этом Мартину, в какие слова это вообще можно облечь.
– Скажи мне. Что бы это ни было – скажи. Ты так много мне недоговариваешь… Думаешь, так лучше?
Джей глубоко вздохнула, не решаясь смотреть ему в глаза. Где-то в животе всё пылало и верещало, в ушах стучала кровь. Она разрывалась между тёплыми чувствами и страхом.
Просто скажи: «Мой папа занимается ужасными, опасными вещами, от которых болеем мы с Линой, от которых сошла с ума моя мама. Всё очень плохо. Бабушка хотела это остановить, но не смогла, не успела. А я тем более не смогу. Помоги мне, Мартин. Помоги нам».
– С папой всё… не очень.
Мартин внимательно смотрел на неё, поглаживая по плечу, и каждое его прикосновение приятно жгло кожу и отзывалось теплом в животе. Это был идеальный момент. Такой, каких мало. Прямо сейчас она ему нравилась, и они сидели в тишине, и он готов был гладить её, и целовать, и слушать.
– Дома всё не очень хорошо.
Просто скажи это. Доверься хоть одному человеку. Сними с себя один из холодных камней.
– Я… Я делаю очень много… но…
– Я…
– Продолжай, – прошептал Мартин, притягивая её голову ближе к себе. – Не думай ни о чём. Продолжай говорить. Пожалуйста.
– Я очень много всего делаю по дому, пока все остальные работают над… прорывом. Это очень утомляет. Я так устала, так устала, так устала, так устала, так устала… – шептала она, чуть не плача, и Мартин притянул её к себе, сильно сжав в объятиях.
– Я знаю, милая, я знаю, как это тяжело, – прошептал он, и от слова «милая» всё снова заверещало в животе и в сердце.
Она не может признаться, но может ловить каждое такое слово, каждое его прикосновение, пока всё не разрушится окончательно.
Джей отодвинулась от него, заглянула ему в глаза и поцеловала. Она хотела, чтобы всё получилось как в книгах Лины: поцелуй, в котором можно забыться, – но пока они целовались, её голос не замолкал ни на миг и всё кричал:
«Я так устала», – отвечала ему Джей.
…Ночью Джей не могла уснуть.
Мартин отпустил её с трудом, взяв с неё обещание приходить в поле каждый день и говорить обо всём, что её беспокоит. Она же собиралась с ним целоваться как можно больше и говорить как можно меньше.
А ночь была тёплой, шумной от цикад и гуляющих ровесников. Такой мягкой и уютной, что Джей хотела бы поместить её в одну из баночек отца и сделать с неё самую вкусную и тёплую настойку. Она не засыпала: стоило ей закрыть глаза и отпустить контроль, как в темноте всплывало мёртвое лицо бабушки и раздавались её последние умоляющие слова.
Чего она ожидала? Что отец неожиданно начнёт её слушать? Или…
Внезапное осознание – и Джей села на кровати, буравя взглядом большой шкаф напротив.
Всё могло быть проще.
Она встала, ощутив голыми ногами неровный скрипящий пол, и на цыпочках подошла к двери.
Тихая ночь. Никто не ходил в коридоре, и, казалось, все спали.
«Интересно, спит ли сейчас мама», – промелькнула у неё шальная мысль, тут же взорвавшая сердце острой болью.
Джей сглотнула, внезапно потеряв способность шевелиться и ощущать. Секунда боли – и в груди вновь стало так пусто и холодно, что она сама себе ужаснулась.
– Тсс-с! – шикнула она на голос, забыв, что никто больше не мог его слышать.
Она тихонько отворила дверь, издавшую тихий скрип. Вышла в пустую тьму коридора и направилась на этаж ниже, где когда-то (казалось, очень-очень давно) жила бабушка.
…Её комната была, пожалуй, единственной, где не пахло лесом. Всё здесь застыло, словно ждало, когда кто-нибудь придёт и переберёт её вещи. Джей думала, что отец сам попросит её этим заняться, но он лишь посидел в комнате немного да закрыл её от всех, попросив не заглядывать и проявить уважение к покойной.
Теперь она сама намеревалась узнать.