Ей захочется побежать к нему в объятия, даже если это будет значить смерть. Особенно если смерть.
Но всё это сейчас было неважно. Лина заставила её задуматься о будущем. О том, как будет, если отец вскоре не придёт, у неё закончатся припасы и она не сможет защищать Белую Землю.
Она протирала лестницу от пыли и грязи, пока не дошла до третьего этажа. Здесь всегда, даже до засухи, было пусто. Все сидели по своим мастерским и молчали, лишь иногда можно было услышать отдалённое бормотание. Или как отец напевал себе песни под нос, чтобы легче было работать.
Джей зажмурилась, пытаясь восстановить в памяти каждую морщинку, каждый волосок на голове отца. Он не был красивым и не всегда был добрым – но только его образ оставался ещё незапятнанным, не испорченным засухой.
Она вспоминала его слова.
И голос. Такой успокаивающий, тихий голос, и лоб в морщинках, и запах какой-нибудь полевой травы.
К горлу подобрался знакомый болезненный ком. Грудь свело острой болью, и Джей согнулась, часто дыша. Ступеньки расплывались перед глазами – то ли от давления, то ли от слёз.
Она открыла глаза и оглянулась. Обычно она заходила и прибиралась во всех комнатах, кроме маминой мастерской. Джей с вниманием и чувством протирала все поверхности, проходилась веником по всем углам, открывала окна, стараясь запустить внутрь как можно больше насекомых, чтобы в доме появилась хоть какая-то жизнь.
Но только мамину мастерскую она не трогала.
Теперь же, не веря самой себе, она подошла к заветной двери. На ней не было никаких надписей, царапин или пятен. Безымянная комната, всегда остававшаяся для неё загадкой.
Джей напряглась, вглядываясь в коричневую деревянную дверь, пытаясь воссоздать хоть какой-нибудь образ из прошлого, – но все они быстро тускнели и меркли. Даже образ отца, который она с такой силой вызывала из подсознания, уходил, стоило ей хоть немного ослабить контроль. Вырывался из рук, растворяясь в жарком воздухе. Становился частью жары, частью засухи, вместе с ней уничтожая деревню.
Поэтому, наверное, она ничего не могла вспомнить. Любое воспоминание здесь питало засуху и обращалось в пепел. И она вынуждена была вдыхать их вместе с пеплом, терпя наказание.
Любая радость здесь становилась именно им. Наказанием. Входила в неё и выходила вместе с надсадным кашлем.
А самым большим наказанием были воспоминания о маме.
Джей чётко представила, как мать стоит на лестнице, смотря на неё сверху вниз и грустно улыбаясь. Взгляд у неё пустой, волосы растрёпаны, будто она не расчёсывала их неделю… А следом спускается отец, берёт её за плечи и быстро отводит подальше от Джей.
Она не знала, как на самом деле выглядела мама, но представляла её себе именно так.
Однажды она увидела записки о маме в мастерской отца. Наверное, он искал путь, как избавиться от её болезни. Но можно ли избавиться от безумия, сохранив все те целительские навыки, за которые они так держались?
Если эти навыки стоили общения и связи с собственной дочерью – видимо, они были очень важны.
Джей оглядела коридор – пустой и весь в пыли. В воздухе танцевал пепел, опускаясь вниз, мешаясь с запустением и пылью. Едва ли мать успела сделать со своими знаниями что-то великое.
Джей даже на секунду представила, будто мама никуда не уходила и всё это время пряталась у себя в мастерской. Сейчас она зайдёт и увидит её, целую и невредимую.
Она улыбнулась, и тут же вся душа её наполнилась горечью. Эта горечь ощущалась в глазах, и на языке, и даже в воздухе. Он снова стал тяжёлым.
Но как нет…
Потому что отец не мог ей врать.
Она крепко зажала уши. Словно голос звучал… не в её голове.
Нет. Этого быть не могло.
Она сжимала уши так крепко, что кожа начала болеть.
– Заткнись… просто… заткнись, пожалуйста, – прошептала она, и голос ушёл.