Джей сжала кулаки так сильно, что ойкнула от боли. Боль отрезвила. Боль казалась правильной – и, сделав два глубоких вдоха и выдоха, она резко повернулась.
И вздрогнула.
– Боже, нет. Нет, нет, нет, – зашептала она, глядя в глаза, в яркие красные глаза своих соседей, стоявших в начале улицы.
Тётя Блэквелл, Дантон, мужчины-ремесленники, жившие в этих домах… Вся семья Хоуков, их дети.
Дети махали ей рукой, улыбаясь беззубыми чёрными ртами. Они стояли, не создавая за собой теней, и ждали её, загородив дорогу к торговой площади.
– Чего вы хотите? – прошептала Джей, всё ещё сжимая кулаки. Казалось, чем сильнее она их сожмёт, тем в большей будет безопасности.
Но гости убили бы её, и сделали бы это давно и быстро – если бы действительно того хотели.
– Чего вы хотите? – проговорила она громче, всё хуже видя их силуэты от наступающих слёз.
Гости молчали.
– Чего ВЫ ХОТИТЕ? – прокричала она, стараясь не двигаться и смотреть прямо в их красные глаза. Каждому по очереди.
Хоуки уехали первыми – а теперь они стояли здесь, смотрели на неё и ждали.
Тётя Блэквелл больше не угостит её вкуснейшим семейным пирогом. Скорее, затолкает ей в рот горсть пепла и будет кормить, пока она не сдастся и не умрёт.
У-м-р-ё-т. Исчезнет. Испарится.
Ха, не дождётесь!
– Что, думаете, со мной всё пройдёт так легко? Я Джей Крейн, и я не сдамся никогда! Идите к чёрту, ублюдки…
Она тут же пожалела о сказанном, потому что дети заулыбались ещё сильнее, и их чёрные полости-рты раскрылись до невозможного.
Но они стояли. Молчали. Слушали.
Секунда – и мир закрыла мутная прозрачная пелена, и глаза пронзило жжением, и Джей, сопротивляясь до последнего, всё-таки закрыла глаза.
Открыла. Гости были на месте. Все.
Кроме детей. Дети подошли ближе, продолжая улыбаться, смотреть на неё красными глазами и не моргать.
Дети Хоуков. В дырявых обносках и с неудачно постриженными короткими волосами. Девочки, неотличимые от мальчиков.
– Не приближайтесь, – пробормотала Джей, вытянув вперёд руки.
Если они подойдут ещё ближе, она будет драться. Измельчит их в пух и прах.
Заткнись, заткнись, заткнись!
– Чего вы хотите? Вам мало того, что стало с деревней? Вам мало?
Джей тряслась, и мир трясся вслед за ней. Небо заплакало пеплом, и он пристал к её лицу и жёгся, опаляя кожу.
Она хотела верить, что Белая Земля плакала и тряслась вместе с ней, – но Белая Земля умерла, и она стояла на её могиле, защищая остатки того, что уже никогда не спасти.
Отец вернётся.
– Чего вы от меня хотите… – зашептала она.
Говорить громко она уже не могла: болело горло, болели связки, и голос хрипел и трясся, и всё тряслось в этом мире, всё, кроме чёртовых гостей. Гости стояли ровно и недвижимо. Смотрели. Ждали. Дети улыбались.
Чёртовым детям надо свернуть головы.
– Вам весело, да? Весело наблюдать, как мы умираем? Вы знаете, что я бы и так умерла, и с удовольствием, но никто, кроме меня, не защитит эту деревню от вас, подонков!
– Пока я жива, всё ещё можно спасти, – пролепетала Джей, смотря на гостей в упор, но те стояли и молчали, и единственным, кто над ней издевался, была она сама.
Её внутренний голос собрал в себе голоса её, отца, Лины и бабушки – и всё вместе давило, обхватывало крепкими щупальцами её голову, и проще было заорать и убить себя в ту же минуту, чем успокоиться.
– НЕТ! – взорвалась Джей, рухнув на колени, и тут же закричала от боли, пронзившей ноги. Каменные осколки пропитались кровью.
Гости стоят и молчат, а она страдает. Всё верно.
– Вы заставили всех уехать, вы разрушили жизнь моей семьи, вы уничтожили наше будущее и всё, о чём я мечтала. А теперь стоите и молчите! Вам это нравится, да?
– Но я мечтала о жизни! Я хотела жить!
Эта мысль пронзила её сильнее, чем твёрдая земля пронзила колени. Они ещё ныли и истекали кровью. И впитывали в себя грязь и пыль иссохшей земли.
Лес… они же из леса, верно?
– Вы из леса? – крикнула гостям Джей, но они молчали. – Не молчите, пожалуйста… – Она готова была плакать и умолять их хоть что-то сказать.
Лес – враг. И он тоже страдает, как и Белая Земля.
– Этого не случится!