Мы против вас

– У вас весьма… интересные методы тренировки. Они действительно пойдут игрокам на пользу? – поинтересовался Петер со всей доступной ему дипломатичностью. Созерцая лед в цветных пятнах от пулек, он изо всех сил старался дышать ровно.

– Откуда я знаю? – равнодушно ответила Цаккель.

– Должна же у вас быть причина применять такую… технику? – предположил Петер.

У него начиналась мигрень. Ричард Тео обещал ему «полный контроль» над клубом, но Петер почему-то совсем не ощущал себя хозяином.

– Ну, хоккейные тренеры знают не так много, как прикидываются. Я думала, вы в курсе.

Петер почувствовал, как напряглись мышцы спины.

– У вас… своеобразный взгляд на лидерство.

Цаккель пожала плечами:

– Если игроки считают меня дурой, значит, им есть о чем посудачить в раздевалке. Иногда команде, чтобы объединиться, нужен враг.

Петер смотрел ей вслед. Он был почти готов поклясться, что на этой последней реплике Цаккель коротко улыбнулась. Потом Петер принес моющее средство и следующие несколько часов скреб и оттирал бортики.

Наверное, ему следовало бы поехать домой, выпить вина с женой, уснуть в их постели. Но они с Мирой еще не помирились по-настоящему. Только перестали ссориться, а это не одно и то же. Они больше не кричали друг на друга – но и говорили друг с другом редко. Семья становилась все безмолвнее, словно комната, замусоренная настолько, что, чем ее прибирать, проще замуровать туда дверь. Петер ловил себя на том, что выдумывает рабочие дела, лишь бы возвращаться домой попозже, когда все уже спят.

Полночи Петер убил на чтение инструкции к кофемашине. Хотя мог бы просто позвонить дочери, которая ему эту машину подарила, и признаться, что больше не знает, как быть. И ради кого он дерется.

* * *

Тренера основной команды «Хед-Хоккея» звали Давид. Его рыжие волосы месяцами ждали стрижки, а лицо было бледным, потому что даже в чудесный летний день ни одному солнечному лучу не пробиться в просмотровую ледового дворца. Давид отдавал делу всего себя, – других вариантов не было. Его девушка ждала ребенка, а если Давид одержит победу, «Хед-Хоккей» попадет в высший дивизион.

Давид не хотел тренировать эту основную команду, он хотел тренировать «Бьорнстад». Он создал из оравы мальчишек команду, он тренировал их как юниоров, они должны были победить в юниорском чемпионате и стать костяком основной команды: Кевин и Беньи на льду, Давид – в кабинке. Они почти добились этого. Но – почти.

Давид ушел из «Бьорнстада» не потому, что был на стороне насильников. Во всяком случае, ему так казалось. Он даже не знал, виновен ли Кевин, мальчику ведь так и не вынесли приговора, а Давид не юрист и не политик. Он хоккейный тренер. Если хоккейные клубы начнут судить игроков сами, не дожидаясь суда, куда это приведет? Пусть хоккей останется хоккеем. Надо отделять происходящее вне ледового дворца от того, что происходит в его стенах.

Давид покинул «Бьорнстад» не из-за того, в чем обвиняли Кевина, а потому, что Петер Андерсон устроил так, что мальчика арестовали в день финала. Наказанной оказалась вся команда, а не только Кевин. Этого Давид не стерпел. Он сменил клуб и увел за собой почти всех игроков.

Он не жалел о своем решении. Жалел он только о Беньямине Овиче. Этот мальчик воплощал в себе все, чего Давид хотел от команды, но в решающий момент тренер так и не смог до него достучаться. Когда все прочие потянулись в «Хед», Беньи остался в «Бьорнстаде», а весной Давид видел, как он целуется с другим парнем. Беньи не знал, что Давид это знает, и, вероятнее всего, никто, кроме Давида, этого и не знал. Если совсем начистоту, то Давид надеялся, что никто и не узнает. Не те у нас края, где подобное можно делать достоянием гласности, особенно если речь о хоккеисте, который выйдет против его команды этой осенью.

Гордился ли Давид собой? Нет, нет и нет. Но почему тогда он не приехал к Беньи и не признался, что ему, Давиду, стыдно – ведь он оказался настолько никудышным лидером, что мальчик поостерегся говорить правду о себе? Почему Давид просто не попросил прощения? Может статься, по той же причине, по которой и другие люди совершают самые большие глупости: тяжело признаться, что ты совершил ошибку. И тем тяжелее, чем серьезнее ошибка.

Давид не считал себя хорошим человеком, но он твердил себе: все, что он делает, он делает на благо хоккея. Прежде всего – команда, клуб и спорт. Он не позволит им стать политикой. Даже теперь.

В дверь кабинета постучали. На пороге стоял Вильям Лит.

– Слышали, что Беньи – капитан «Бьорнстада»? – рявкнул могучий форвард.

Тренер кивнул:

– Это «Хед». Это не «Бьорнстад». Какая тебе разница, что у них там происходит.

Вильям дрожал. Он не мог заставить себя уйти, хотя взгляд тренера ясно говорил: обсуждение окончено.

– Кто-нибудь из нашей команды будет в этом году играть под шестнадцатым номером? – поинтересовался Вильям.

Ему не хотелось, чтобы это прозвучало как обвинение. Хотелось только, чтобы тренер его любил. Вот в чем проблема: любовь как лидерство, просить о ней бессмысленно.

– Это не твоя забота, – холодно сказал Давид.