Мы поднимались в атаку

Да, в санинструкторах я человек случайный, вроде долг медицине выплачиваю. Уже два месяца. С таким ранением, как у меня, прежде давали инвалидность, теперь «ограниченную годность». А произошло это так. В Тбилиси на батальон выздоравливающих при запасном полку налетели «покупатели»: набирали из нашего брата - «недолеченных и ограниченных» - слушателей на курсы армейских счетных работников и санинструкторов. К интендантам я относился с высокомерием окопника и поругивал их, так что «бухгалтерство» отпадало начисто. А вот перед медиками был в долгу и симпатичному военврачу майору Гуревичу дал согласие стать санинструктором.

К лету по окончании трехмесячных курсов на недавно введенные погоны мы пришили по широкой малиновой лычке старших сержантов. Уже «медиком» я снова очутился в пехоте, в стрелковом полку гвардейской дивизии, воевавшей на Таманском полуострове

Дивизия участвовала в освобождении станицы Крымской. Теперь перед нами «Голубая линия» - сильно укрепленный рубеж, простирающийся от моря Азовского до моря Черного.

В первом же бою, когда взвились ракеты и раздались свистки, зовущие в атаку, я вместе с командиром стрелковой роты, к которой был прикомандирован, вылез из окопа и побежал по полю. Близкий разрыв заставил обоих залечь, и удивленный ротный спросил меня:

- А ты зачем здесь?

- Как «зачем»? Воевать…

- А ну марш назад… медик! Твоя война - после всех идти и раненых подбирать. А ты лезешь, куда не просят. Чему тебя только учили! Если хоть одного раненого на поле оставишь, под суд пойдешь. Не посмотрю, что хромой и кровь проливал.

Впереди матросы и пехотинцы бьют из захваченного немецкого орудия, но меня к ним не пускает окрик ротного. Я сознаю, что он прав. Благородно и человечно оказывать помощь раненым, но такая работа не для меня: привык быть там, «где война», приучен стрелять, ходить в атаку, а не сшиваться за чьей-то спиной. Решено: за Хвичией ползу, а потом все - подаюсь в пулеметчики. У меня ограничение на полгода, половину срока я честно ползал за ранеными, перевязывал, вытаскивал их с поля боя, эвакуировал в тыл.

Полыхает блиндаж, кидает фашист снаряды, Ползу среди воронок, мимо искромсанных нашей артподготовкой окопов, чужих трупов, разбитого оружия, минуя рваную проволоку, ямы от блиндажей и дотов.

Хуже нет в работе санинструктора выходов после боя на нейтралку, когда отсутствует разграничительная линия фронта. Запросто можно нарваться на разведку обороняющихся, на их санитаров, которые под охраной солдат собирают своих раненых и убитых.

Ползу, держа автомат перед собой, огонь могу открыть в любой миг. Странным красно-желтым огнем ночного пожара хорошо подсвечены склоны сопки. Где-то тут огромная бетонированная яма, наверное, для снарядов, но почему-то без перекрытий, как бы не ухнуть туда. У нас рычат моторы то ли грузовиков, то ли танков; с немецкой стороны властный командный голос, слышны тяжелые удары - похоже, наши бомбят их тылы. Можно ползти дальше. За яму лезть не надо - там участок, выделенный Вершковым для дяди Ваниных поисков.

Стрекоча, точно швейная машинка, прошел бомбить У-2. На них летают девчата.

Вдруг сквозь тарахтение «кукурузника», стрельбу по нему - голос не голос, а стон:

- Э-э-э… э-э-й! - так кричат горцы, слышал в какой-то довоенной кинокартине. И опять: - Э-э-й, дру-у-уг!

Все во мне переворачивается: так чаще всего обращаются солдаты, Это он! Ползу на голос и слышу: чья-то рука отводит затвор нашего автомата.

- Стой, кто-о-о? - голос-стон.

- Свои, Хвичия! Я за тобой пришел. Это Юра, санинструктор.- Солдаты в батальоне знают и зовут меня по имени.

- Какой Юра, санытар? - сомневается разведчик.

- Санитар.

- Тогда иды скарэй, дорогой, иды, иды. А то немцы ползут, захватыт могут… спасай, друг Юра!…

Ясно, потерял сознание. Но только теперь, когда появился свой. Не до осторожности, перебегаю к нему - и очередь из МГ. Густо понеслись над головой цветные пчелки, будто возле затылка и спины сковородкой горячей провели - взмок весь. Возьми пулеметчик влево и ниже, вколотил бы нас в осколки бетона, в колючки держидерева. Не обошло фронтовое счастье. Взваливаю разведчика на себя и, пригибаясь, шагаю к своим, пока фашисты не кинулись в погоню. Хвичия легкий, или мне сгоряча кажется? Вот раненую ногу я натрудил, надо передохнуть.