Вик кивнул и положил руку себе на плечо, туда, где должны были лежать пальцы Мартина. Он видел ответное пожатие, чувствовал его. И верил во все, что сказал ему друг.
Одиночество отступило.
…
Утром он завтракал вместе с семьей Риши. Завтрак проходил в молчании. Каждый с трудом проглоченный кусок только усиливал подступающую тошноту, но Вик делал вид, что его ничего не тревожит.
Это, конечно, было ложью.
— Что ты решил? — нарушил тишину Вячеслав Геннадьевич.
— Я не поеду в приют, — ровны голосом ответил Вик, прикрывая глаза.
— Твое дело, — пожал плечами он.
«У меня есть мать на Севере, и я хочу вернуться к ней».
Сестра. Его маленькая сестра, давно не получавшая от него писем. Темные волосы, тонкий нос, такой же, как у Вика. Они сидит на краю дивана, завернувшись в мамину кофту, и с отчаянием смотрит на него глазами цвета молочного шоколада.
«Я хочу вернуться».
Слова застряли в горле.
Почему вечно приходится делать чертов выбор? Почему ничего не бывает просто, ничего не бывает правильно?!
Он вспомнил, как жил с отцом до того, как появился Мартин. Это было какое-то мутное отупение. Он не хотел есть, не хотел спать, почти не мог думать. Ему было не с кем поговорить. Он сидел целыми днями неподвижно, уставившись в стену. День проходил мимо мутными пятнами цвета, угасал синей ночью. Однажды на его лицо сел мотылек, мохнатый и серый. Он скосил глаза, посмотрел на насекомое — и продолжил смотреть в стену. Он придумывал какую-то глупую историю, и следил за ее развитием, давно потеряв над ней всякую власть.
Он отчаянно тосковал. Одиночество держало его за горло, сломав хрупкий разум. Ему нужен был друг. По ночам, в минуты слабости, он тихо повторял в темноту какие-то бессвязные слова. Говорил, что ему больно и страшно. Словно звал кого-то на помощь.
И помощь пришла. К нему.
Риша смотрела в стол, и на лице ее не читалось ни одной эмоции.
«Вернуться…»
Нужно только сказать.
«Мартин, что мне делать?! Какое из зол — меньшее?»
«Ты знаешь, что. Иногда приходится идти на жертвы, ты помнишь. Нет меньшего зла, есть подлое маленькое», — устало вздохнул Мартин.
Он стоял в проеме, вцепившись в косяк, и невидящим взглядом смотрел на широкую доску порога. Пальцы, сжимающие косяк, побелели, а зубы он сжал так, что в висках запульсировала боль.
Может, когда-нибудь он научится отворачиваться от чужой боли и бросать тех, кто в нем нуждается. Только этого человека он не сможет уважать. И меньше всего на свете он хочет им становиться.
Вик почувствовал, как под столом Риша сжала кончики его пальцев. Прикосновение было совсем легким, но в нем чувствовалось истерическое отчаяние.
«Не бросай меня!..» — умолял ее взгляд.
«Не брошу».
Что ему оставалось. Что им обоим оставалось?
Из сложившегося лабиринта не было выхода. Не было правильного решения, каждое щерилось предательством.
Завтрак кончился в молчании.
Спустя два дня Вик вернулся домой.
В доме пахло гарью, но на кухне было чисто, а стены сияли свежей краской. Отец не посмотрел на него, и не сказал ему ни слова.
Отец был пьян.
Вик несколько минут смотрел на его сгорбленную спину с расползшимися по ткани рубашками пятнами пота.
Потом, по привычке неслышно, зашел к себе в комнату. Медленно сел на кровать. И, плотно прижав к лицу подушку, вцепившись зубами в наволочку, еще пахнущую дымом, закричал.
Действие 14
Красная полоса
«Здравствуй, сестренка. Я долго тебе не писал. Мама тоже давно не пишет. У вас все хорошо?
Я надеюсь, что это так. У нас все в порядке. Скоро идти в школу — можно было прошлой осенью, но отец забыл. Я нашел себе друга, помнишь, я тебе рассказывал. Он мне помог. Лера, у тебя есть друг, который будет вместо меня тебе помогать?
Я очень скучаю».
…
Электричка была почти пуста. Над пустым деревянным ящиком дремала пожилая женщина в цветастом платке, да в самом конце вагона несколько молодых людей неформальной наружности пили пиво и швыряли смятые банки на пустые сидения.
Мартин сидел недалеко от выхода. Он нервничал — впервые за всю его жизнь ему предстояло выбраться из деревни в город. Он знал родной город Вика по воспоминаниям, рисовал себе города по описаниям из книг, но сейчас ему предстояло увидеть все свои фантазии.
Он ехал в город вместе с Вячеславом Геннадьевичем. Вику совсем скоро идти в школу, и нужно было купить принадлежности.
Отец Риши пришел к Анатолию вчера на рассвете, застав его на обычном месте за столом. Вик не слышал, о чем они говорили, но разобрал угрожающе-спокойные интонации Вячеслава Геннадьевича и сначала рычащие, раздраженные, а затем заискивающие — своего отца.
Анатолий ушел спать, придавив пустой бутылкой несколько мятых бумажек.
Сейчас они лежали у Мартина в кармане. Вячеслав Геннадьевич сказал, что этого хватит, чтобы купить канцелярию, но ничего не останется на одежду. Впрочем, на это Мартин и не рассчитывал.
У него была забота куда серьезнее, чем ручки и тетради.