Мы — из Солнечной системы

Гхор был окружён отдыхающими с утра до вечера, ежеминутно демонстрировал свои недостатки на глазах у Лады, мрачнел, ревновал, злился. И Лада, в чувствах более умная, догадалась, что это раздражение может перейти на неё. «Вдвоем нам хорошо, а на людях не надо быть вместе»,— поняла она. И тут как раз Гхора попросили вернуться в институт, дать указания для перепланировки. Гхор с облегчением вылетел в Серпухов, а Лада с удовольствием отправилась в туристский поход, самый старомодный, пешеходный, с тяжёлыми мешками за спиной.

Разлука сберегла любовь: Лада отдохнула в походе, Гхор — в кабинете. Но всё-таки тень осталась.

— Раньше у нас всё было совместное, а теперь он уходит от меня, как бы съёживается,— жаловалась Лада Нине.

Занятая мыслями о любви, она не сразу заметила, что Гхор уходит не только от неё.

Общительным Гхор не был, но у него сложился с годами круг знакомых — учёные, изобретатели, пожилые и молодые. Гхор любил споры, фехтование умов, звон острых слов, неумолимые удары логики, умел находить ошибки, любил разить, сокрушая неосновательные гипотезы. Но в последнее время споры прекратились. Гхор принимал гостей всё реже и сам никуда не выезжал, предпочитая одиночество.

В прошлом Гхор любил игры, тренирующие сообразительность и логику; математические задачи, головоломки, шахматы со всеми нововведениями. До женитьбы он посещал по субботам шахматный клуб. Теперь и эти посещения прекратились.

Раньше он летал по выходным в горы подышать воздухом юности, карабкался по опасным тропинкам, прыгал по скалам. И в любви-то он объяснился в горах, когда нёс на руках усталую спутницу по крутой и скользкой после дождя тропинке. Теперь же Гхор гулял в приокских рощах, всегда по одним и тем же дорожкам.

А потом и эти прогулки прекратились. В свободный час Гхор ложился на диван в кабинете и читал…

И что читал? Не информационные тома, не бюллетени, не рефераты, не научные журналы, которые он поглощал раньше тоннами. Сейчас Гхор листал занимательные книги для подростков и часто ронял их на пол, задрёмывая…

Ушёл от людей, ушёл от развлечений, ушёл от спорта и от чтения. Поистине «съёжился», правильно сказала Лада. Оставил себе только ратомику и дремоту.

Впрочем, одно занятие прибавил — лечение. Он, презиравший лекарства и пациентов, завёл дoмашнюю аптечку у изголовья. Лада заглянула в неё и пришла в ужас: снадобья для сна, для аппетита, для пищеварения, для дыхания, для спокойствия и выдержки, против головной боли, против утомления, против боли в суставах и пояснице…

Всего год назад Гхор ходил, читал, дышал, думал, ел, спал без специальных забот, теперь каждый шаг свой он подкреплял таблетками, жил как бы на фармацевтических костылях.

— Это же самоотравление,— кричала Лада.— Если всё сразу болит, надо отдохнуть. У тебя тяжёлое переутомление. Возьми отпуск на полгода. Не обязательно к морю, я уже знаю, что ты невзлюбил море. Поедем в твои родные горы, я поеду с тобой, если хочешь. Будем жить вдвоём в тишине, поскучаем ради здоровья.

— Хорошо, я подумаю. Весной, возможно. Сейчас ратомика на подъёме,— вяло обещал Гхор.

Лада обещанию не поверила, обратилась к профилактикам. Нет, не к прикреплённому врачу — милой девушке, слишком уважающей Гхора, чтобы убедить его в чём-либо. Лада побежала к Зареку, обливаясь слезами, сбивчиво рассказала об аптечке, дремоте и съёживании.

— Надо осмотреть, выслушать,— сказал Зарек.— Приглашай меня в гости, Ладушка. Давно пора. Ведь ты моя любимица, лучшая ученица.

— Я не знала, что я ваша любимица,— сказала Лада, краснея.

Профессор пришёл в ближайший выходной. Просидел часа два за столом: он предпочитал сидеть за столом, чтобы не бросался в глаза малый рост и короткие ноги. Разговор шёл о несовершенстве человеческого организма и о том, как изучать человека по ратозаписи. А потом, так и не расспросив Гхора о самочувствии, Зарек стал прощаться.

— Вы хотите провести обследование, прежде чем выслушивать? — спросила Лада, провожая гостя.

Профессор, явно смущённый, терзал свою курчавую бородку.

— Обследование? Пожалуй. Впрочем, я не думаю… э‑э‑э, что твой муж болен какой-нибудь определённой болезнью.

— Нервное переутомление, не правда ли? И нужен длительный отдых?

— Отдых? Отдых не помешает. Длительный? Едва ли,— тянул Зарек. Потом вздохнул тяжко, махнул рукой: — Милая, ну что мы с тобой играем в прятки. Недуг твоего мужа называется старостью.

— Ему пятьдесят семь только,— воскликнула Лада в испуге.

— Старостью,— повторил Зарек.— Такая есть неприятность в жизни человеческой. Человек слабеет, силы убывают, он отказывается от неглавного, «съёживается», как ты говорила. Потом бросает и главное — работу. А силы всё убывают — хватает только на поддержание жизни, а там и ходить трудно, и говорить, и дышать…

— Что же делать, что делать? — лепетала Лада растерянно.

— Что делать? Тянуть. Экономить силы, латать дырки. И понимать при этом, что ржавое судно всё равно утонет. Готовить себя мысленно, морально. Радоваться, что оттянула на год или два.

— Какое несчастье, какое горе! Ну почему я такая неудачница?