Мы — из Солнечной системы

И Ким продолжал бередить сердце воспоминаниями, случайными встречами и даже наивными радиовызовами. Раз в неделю позволял себе это грустное удовольствие. Вызовет, сам ничего не говорит, смотрит, как на браслете появляется знакомое лицо.

Но потом Лада догадалась, кто этот молчаливый невидимка. Сказала спокойно и снисходительно, тем материнским тоном, каким замужние женщины говорят со своим холостым сверстником:

— Кимушка, будь мужчиной! Не унижай себя! Не вызывай меня больше. Хорошо?

А вскоре после этого Лада вообще исчезла из виду. Нарочно она избегала встреч, что ли?

«Ох, скорее бы старт!» — думал Ким. К этому времени он был официально зачислен в состав межзвёздной экспедиции младшим врачом, правда запасным, и даже не первым, а четвёртым по списку. Но Шорин уверял, что впереди стоя́щие кандидаты отпадут.

А в Институте ратомики Ким находился на своеобразной должности: был представителем экспедиции в лабораториях ратозаписи.

Полёт был рассчитан на десять лет, требовалось записать всё, что людям понадобится в этом путешествии. Всё для поддержания жизни — для еды, питья, дыхания. Всё для здоровья. Всё для спорта. Всё для лечения. Всё для работы — в пути и на чужих планетах. Всё для учения. Всё для развлечения…

Телескопы. Справочники. Гимнастические снаряды. Кинофильмы. Омлеты. Подушки. Счётные машины. Витамины. Сварные аппараты. Пистолеты-глушители.

Лампы для загара. Энергоколечки. Шорин слал длиннющие списки. Он не стеснялся, нарушал прежнее правило путешественников: «Много вещей, много путаницы. Не бери всё, что может пригодиться, бери только то, без чего обойтись нельзя». Ратозапись позволяла брать всё.

Как заказчик Ким навещал все лаборатории, наблюдал за всеми исследовательскими работами, сам выискивал, что может пригодиться в пути, слал ответные списки Шорину. И довольно часто ему приходилось обращаться к Гхору — то с просьбой, то с жалобой. Визиты были неприятные, напряжённые, каждое слово как палец на кнопке взрывателя. Ким бывал требователен, даже агрессивен, как ни с кем в жизни. Гхор — вежлив и предупредителен, только для Кима он смягчал свой властный тон. «Откупается»,— думал Ким и становился ещё напористее.

Столкновения бывали у них и на общеинститутских совещаниях. Ким считал своим долгом напоминать о заслугах Альбани, добивался, чтобы на главной площади был поставлен памятник погибшим, чтобы на памятнике была надпись: «Творцам ратозаписи». И были бы лепные фигуры ратогенетических зверей, ратокибернетических хирургов, моста из ратостали, ратополированной дороги и прочих новшеств. Гхор поддержал предложение о памятнике (Киму показалось, что он поморщился), но возражал против центральной площади, против скульптурных фигур и против слов «Творцам ратозаписи».

— Мы уважаем память погибших,— сказал он.— Но будем справедливы к живым нашим товарищам. Новые ратонауки созданы общим трудом. Вы предлагали памятник Альбани — пусть будет памятник Альбани, но, если вы предпочитаете монумент в честь успехов ратомики, давайте устроим музей ратомики и в нём поставим фигуру Альбани на одном из пьедесталов.

Всё это было сказано спокойно, с достоинством и превосходством. Ким почувствовал свою неправоту и обиделся ещё больше на Гхора. Даже крикнул в запальчивости: «А какой пьедестал вы отведёте себе?» И вызвал всеобщее неодобрение, его заставили извиняться.

— Уехать бы скорее от безнадёжной любви! — твердил себе Ким. От безнадёжной? Нет, честно говоря, он надеялся. «Не тот человек Гхор,— думал он.— Не даст он Ладе счастья. Она разочаруется со временем». И Ким рисовал себе, как Лада придёт к нему несчастная, пристыжённая, растерянная, придёт за помощью и поддержкой. Сам себе не признаваясь, при встречах он искал тень усталости в её глазах. А позже, когда Лада исчезла из виду, искал раздражение и недовольство в глазах Гхора.

Примерно через полгода после возвращения с Луны Киму начало казаться, что и Гхор присматривается к нему. И даже будто бы медлит в конце приёма, словно хочет сказать что-то неслужебное. Так повторялось два-три раза. А на четвёртый раз уже вставая из-за стола, Гхор выдавил с трудом:

— Передайте вашей приятельнице… пусть приходит за своими платьями. Я не буду её уговаривать и удерживать, обещаю. Просто я меняю квартиру, не знаю, что делать с тряпками и тетрадками.

Голос его был грустен, но спокойно деловит. А Ким так и присел у порога.

— Где Лада? Она исчезла? Вы уверены, что не было несчастья?

Гхор посмотрел на него недоверчиво.

— Я полагал, что вам известно, где Лада. Это было бы естественно. В любви молодость всегда побеждает. Но очевидно Лада ещё хуже, чем я думал. Вот она вечная тяга к чему-то необыкновенному. Не держитесь за голову, молодой человек. Несчастного случая не было. Лада прислала краткую фонограмму: «Не ищи. Не расспрашивай. В своё время расскажу всё».

Выйдя из кабинета Гхора, Ким сделал то, что не позволял себе уже три месяца: включил браслет, набрал привычные позывные: «Лада 16-28». Через секунду мутный экранчик осветился, потом в него вписалось круглое личико щекастой девчонки с косичками.