Мы говорим на разных языках (СИ)

Было уже очень темно, да еще позднее ночное небо вдруг решило пролиться на землю потоками своих безысходных слез и превратить этот вечер из просто унылого серого марева в совсем уж тоскливый мрак.

На остановке с выбитыми стеклами, тупо ощерившейся в ночь осколками, Грей краем глаза заметил девушку, привалившуюся к металлической опоре, и замедлил шаг.

Проще всего было привычно пройти мимо, как в принципе он делал всегда, стараясь не касаться чужих бед и проблем.

«Своих навалом».

Девушка зябко повела плечами и закуталась в тонкий палантин, насквозь промокший от дождя. Она стояла, опустив голову, словно в глубокой задумчивости, и бессмысленно дергала черный шифон, словно он мог укрыть ее или согреть.

Грей остановился, рассматривая ее и размышляя, пройти мимо или нет. На остановке в такое время суток могла торчать только шлюха, которых в этом районе он знал всех наперечет. Эта не была похожа ни на одну из них, и одета была непривычно хорошо и дорого.

Вздохнув, Грей вернулся к остановке.

Девушка даже головы не подняла на звук шагов, или ей было все равно, кто мог подойти к ней в этом безлюдном месте поздним вечером…

«Может, под кайфом? Тут вообще-то и грохнуть могут, чтобы пошарить у нее в карманах».

Стащив с себя балахон, Грей набросил его на плечи этой странной цыпочке и пошел дальше.

«Ну, вот. Кофту я, конечно, просрал. Брат будет ворчать – он же ее подарил. Но, может, хоть не околеет эта фиалка в такой дождь… Курица! Че она вообще тут забыла в своих брюликах и бархатном платье?! Откуда только взялась?!»

Раздражено мотнув головой, Грей пошел быстрее, чувствуя, как дождь заползает за воротник футболки.

«Что меня дернуло в рыцаря-то играть? Я же, в общем-то, никогда не претендовал на эту благородную и крайне хлопотную роль…»

Дождь. Монотонный, прямой как стрелы, бьющий в самое сердце своим дробным перестуком по мостовой, словно вновь и вновь повторяя ритм похоронного марша, все еще звучавшего в ушах.

Герда повела плечами, бессмысленно дернув черный палантин, как будто хотела укрыться от целого мира за этой тонкой прозрачной вуалью траурного одеяния. Холода она не ощущала, как и тепла, и потоков воды, сбегавших по рукам и плечам. Ничего не было, только барабанный бой в ушах: «Покойся с миром. Покойся с миром… покойся с миром…»

Перед глазами все еще стояло застывшее в гробу лицо отца. Такое спокойное и строгое, такое чужое в этой фальшивой патетике торжественных похорон. Его не стало, и с ним словно лопнула нить, что связывала девушку с ее семьей и родным домом.

«Покойся с миром».

Потом долгая, невыносимо тяжелая дорога до кладбища. Цветы, горькие соболезнования родных и знакомых, друзей семьи, всех тех, кто ничего не знал об отце при жизни, но торопливо примчался на похороны, как стервятник на свежий труп.

А потом ресторан…

Этот поминальный ужин стал последней каплей в бесконечном кошмарном дне.

Когда мать начала долгую и невероятно трогательную речь о своем любимом безвременно почившем муже, Герда не выдержала и вылетела прочь.

Все ложь! Мать говорила о нем, как о нежном супруге, заботливом и ласковом отце, талантливом художнике, которого просто не смогло принять и поддержать общество. Говорила то, что должно, что хотели услышать родные, и что мечтала видеть она сама при жизни отца. Но Герда знала, лучше других, как брезгливо кривила мать губы, когда смотрела на него, и как холодно позволяла целовать себя в щеку.

Он не оправдал ее надежд.

Как они сошлись такие разные и чужие друг другу, Герда не знала. Она еще с детства поняла своим крошечным умом, что родители совсем чужие друг другу, и просто приняла это, как и все остальное, что ее окружало. Но отца она любила. За его теплый настоящий смех, редкие, но такие важные похвалы и ту доброту, с которой он шел сквозь жизнь, стремясь помочь всем и каждому, кто его окружал…

И вот теперь отца не стало. Его добросовестно оплакали и отпели, опустили холодное тело в могилу в дорогом красивом гробу и вычеркнули из памяти, отправившись в ресторан утолять горечь по своим несбывшимся мечтам, а не по погибшему человеку.

А Герда бросилась бежать прочь. Прочь от этого ресторана, от родни и друзей, от мужа и прежде всего от себя самой.

Как она оказалась на этой ужасной остановке с разбитыми стеклами, без денег, телефона, машины и сумочки?.. Куда идти дальше и стоит ли вообще это делать, или подождать, пока местная подвыпившая шпана убьет ее в надежде найти в карманах пару мелких купюр?..

Что-то теплое обняло плечи, обдав непривычным запахом табака. Герда инстинктивно перехватила руками плотную ткань, еще сохранившую живое человеческое тепло, и закуталась в нее, даже не подняв головы.

Какая разница, кто вдруг решил на пустой улице вот так запросто поделиться своим теплом с совершенно незнакомой девушкой? Какая теперь разница, если отца все равно уже нет на свете, и некому будет рассказать, что в людях все еще жива доброта…

Герда вскинула голову, уставившись прямо перед собой, вдруг осознав, что так мог поступить ее отец, будь он жив.