Мы даже смерти выше... Николай Майоровв

Казалось, Николай и Костя дня не могут прожить друг без

друга. И днм и ночью – всегда вместе. Иногда Костя, не

оставлявший мысли поступить в театральное училище, просил

друга послушать, как звучит в его исполнении отрывок из

Гоголя или стихотворение Лермонтова. А потом Николай читал

другу свои стихи.

132

Но чем дальше катилось лето, тем все чаще Николай

вспоминал об Ирине. Иной раз, не успев отправить одно письмо,

он уже садился за другое.

Однажды он попросил друга, собравшегося укатить на

велосипеде домой — надо и родителям показаться, — бросить

свое очередное послание Ирине в почтовый ящик. Однако

Костю по пути настиг сильный ливень, и письмо не было

отправлено.

Наутро было солнечно. А под окном у Титовых уже

позванивал велосипедный звонок. Николай имел привычку не

слезать с седла, пока не удостоверится, что друг дома.

Пристроится у липы и позванивает.

Едва Костя вывел из калитки свой велосипед, как Коля

предложил:

— Слушай, Костюха, давай двинем в парк. Там сейчас

тишина, может, и искупаемся... — И друзья покатили на другой

конец города, перекидываясь на ходу шутками. Настроение у

Николая было приподнятое, и Костя, как бы между прочим,

заметил:

— Письмо, что ли, получил?

— Точно. Почему догадался?

— Да у тебя же на лице оно отпечатано... Вчера квелый

был, задумчивый, а нынче, как это вот солнышко сияешь

— Чудесное письмо написала Иринка... Да, а мое-то ты

вчера отправил?

— Побойся бога, дождище же какой был... Так в книге и

лежит.

— Ты изорви его. Я уже другое отослал.

К счастью, Костя просто-напросто забыл о письме. Долгие

годы оно лежало в книжке, ждало своего часа. Вот оно, письмо

из 1940 года.

"Милая Ярынка, здравствуй!

Пишу одно письмо вслед другому. Прости, что я так долго

заставил тебя ждать моих писем, но раз я уже начал - значит,

жди длительной и планомерной бомбардировки вашего

почтового ящика.

133

Ну, живу плохо. Особенного буйства не проявляю. И не

только потому, что абсолютно, отсутствует "целебный" напиток,

а просто, видно, годы отошли. Становлюсь мудрым и

молчаливым, как Будда. Часто бывает страшно ск-у-чно. Но, как

ответил у Пушкина Мефистофель скучающему Фаусту:

Что делать, Фауст?

Таков вам положен предел,

Его ж никто не преступает.

Вся тварь разумная скучает:

Иной от лени, тот от дел;

Кто верит, кто утратил веру;

Тот насладиться не успел,

Тот насладился через меру,

И всяк зевает да живет —

И всех вас гроб, зевая, ждет.

Зевай и ты.

Вот как – видишь! Мефистофель человеческий род на

вечную скуку обрекает. И всех нас он именует вежливо словами

– "разумная тварь".

Очень соскучился по тебе – скоро ли опять увидимся, моя

коханая? Хочется увидеть тебя, обнять и крепко – так, чтобы

губам было больно - поцеловать. Чувствую, что одно спасение –

в работе. Когда занимаешься чем-либо, то меньше думаешь.

Ярынка, ты хоть почаще, милая, пиши: ведь когда прочитаю

твое письмо, такое чувство, будто я только что возвратился от

тебя. Вот жду все твоего письма, как ты приехала, и что думала,

не застав дома писем от меня, – но нет, ты все почему-то

медлишь с письмом. "Когда ж конец трагедии!?"

Вчера был в саду (летний сад отдыха молодежи. – В. С.),

видел некоторых знакомых своих. Когда-то с ними в таком саду

жили, а вот сейчас чувствуется какая-то разобщенность,

отчужденность. Некоторые из друзей уже пожелали "жизнь

ограничить семейным кругом" (Пушкин!).

Вчера же в саду наблюдал следующий интересный эпизод.

Со мной сидел хороший приятель, он учился со мной в одной

школе, писал стихи (и сейчас пишет), печатался в областных

134

изданиях. Он года на 2–1'/2 моложе, пожалуй, меня. Только что

прошедшей осенью был взят в армию. Попал в Финляндию. Там

он пробыл все время, пока длилась война. За несколько дней до

заключения мира он получил две пули, обе – в локоть правой

руки. Сейчас, после лечения, прибыл из Крыма в 2-х месячный

отпуск. Парень похудел, короткие волосы, глубокие и как-то по-

особенному светлые глаза. Видать, что человек давно не имел

лирики, – он грустно смотрел на проходящих по аллее девушек.

Одну из них он окликнул. Это – его первая любовь. Галя. Она

подошла к нам, увидев Володьку (Владимир Жуков. – В. С.),

изобразила на лице удивление. Но тут же, словно

спохватившись:

— Почему ко мне не заходишь?

— Я сегодня только с поезда.

— Да, но ты зайдешь! (Это – с повелением).

— Может быть.

— А я говорю – ты ко мне зайдешь, – это она произнесла,

как женщина, привыкшая встречать одобрение своих капризов.

Мне стало страшно жаль Володьку. Парень измучен, только что

зажила рана, он, как выразился, "всю Финляндию на животе

прополз", а тут – повелительные восклицания пустенькой

девушки, умеющей делать только глазки. Да надо бы человеку

на шею броситься, взять его, зацеловать – он так давно всего

этого не видел! А она вместо этого спокойно пошла по аллее,

бросив на ходу:

— Ты зайдешь, слышишь!

И меньше думая о происшедшей (такой неожиданной!)

встрече, больше любуясь тем, как она сейчас выглядит. Есть же

такие сволочи. Володьке сделалось неловко передо мной. Он

долго после этого молчал. Так его встречает тыл! А ведь

хороший и славный парень он! Все это меня очень тронуло.

Недавно получил письмо от Сергея Дружинина. Пишет, что