Мы даже смерти выше... Николай Майоровв

что в бои «ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы».

Из воспоминаний И. В. Пташниковой

Окна Горьковской читальни на Моховой, где мы

готовились к очередному экзамену по диамату, были широко

83

открыты. И не все сразу поняли, что же произошло, когда с

площади донеслась передаваемая всеми радиостанциями Союза

грозная весть. Но все, один за другим, вдруг поднялись и вышли

на улицу, где у репродуктора уже собралась толпа. Война!..

Помню лицо пожилой женщины, в немом отчаянии

поднятое к репродуктору, по нему текли слзы. Мы же в тот

момент ещ не вполне реально представляли, что нас ждт. У

нас с Николаем в это время как раз была размолвка. Увидев друг

друга, мы даже не подошли, поздоровавшись издали. И только

через несколько дней, когда всем курсом девушки провожали

ребят на спецзадание, мы вдруг осознали всю серьзность, весь

ужас происходящего. Я очень хорошо помню этот вечер.

Заходило солнце, и запад был багровым. На широком дворе

одной из краснопресненских школ выстроились повзводно

уезжающие на спецзадание студенты. Помню Николая в этот

момент – высокий, русоволосый, он смотрел на кроваво-

красный запад широко распахнутыми глазами... Что видел он

там?

Судьбу поколения, так хорошо предсказанную им в

стихотворении «Мы»? Может быть, именно в тот момент он

особенно ясно понял это, почувствовал, что «Мы» – это стихи о

нм самом, о его товарищах, что «ушли, не долюбив, не докурив

последней папиросы», в бой за мир, в бой, который помешал им

прожить большую жизнь и дойти до потомков в творениях, а не

только в «пересказах устных да в серой прозе наших

дневников...».

...Скомандовали всем построившимся: "Разойтись,

попрощаться!" Видно, и у меня в этот момент шевельнулось

какое-нибудь тяжлое предчувствие и горестно сжалось сердце,

только я бросилась к Николаю, и мы крепко обнялись. Хотя

перед этим долго не виделись и не подходили. Он очень меня

обидел, и я уже не верила ему. А тут – все по боку, все обиды и

недоразумения, все забылось в один миг. Бросились в объятья,

крепко расцеловались. Сказали ли что-нибудь? Не знаю.

Наверное, сказали какие-то ничего не значащие слова. Главное

было не в них... Ребят снова построили и повели. Ушли они –

еще не на саму войну, но уже почти, ушли на спецзадание и для

84

многих это было началом пути военного. И многие уже в

мирную жизнь так и не вернулись. В том числе и Николай. А все

то, что он не сказал мне тогда – он потом написал в

пронзительных по искренности нескольких письмах, солдатских

письмах...

Это была наша последняя встреча...

Ирина Пташникова вспоминает

(Текст воспроизведен по аудиозаписи рассказа

И.В.Пташниковой автором)

1.

Мы познакомились на первом курсе исторического

факультета МГУ, где одновременно учились с ним. Это набор

1937 года. Двести человек, двести с лишним в то время набрали:

половина – иногородних, вторая половина – москвичей. И вот

иногородние жили в общежитии, в центральном студгородке,

ЦСГ, на Стромынке, где наши комнаты были неподалеку друг

от друга.

Занятия проходили в основном в старом здании МГУ, это

на Моховой, и на улице Герцена 5 был исторический факультет,

где обычно мы на занятиях и встречались в одной языковой

группе, в одном практикуме. Как-то на первом курсе слишком

много было разнообразных впечатлений от Москвы. У меня

появилась масса возможностей в различные кружки записаться.

А Николай был с первого же курса, сразу у него

единственное увлечение, кроме… (он учился очень старательно

и хорошо) – это поэзия была. Надо сказать, что я с детства очень

любила всегда стихи. В детстве раннем и стихи от мамы

услышанные, а потом и прочитанные, как-то я приучилась

запоминать их. И очень много читала, и очень много наизусть

запоминала. Сама я не пыталась писать никогда, но

интересовалась этим.

И вот на истфаке, как-то знакомство и дружба, сближение с

Николаем произошли-то на почве поэзии. Помню, как-то я

читаю выпуск многотиражки университетской «Московский

85

университет», где была литературная страница, которую

редактировал Болховитинов, в то время студент, немножко

старше нас. Он был на втором или на третьем курсе.

Впоследствии это писатель известный, многолетний редактор

журнала «Наука и жизнь». И там же, на этой литературной

странице, появились первые стихи Николая Майорова, в

университете. И он как-то сразу выдвинулся в первые ряды

студентов-поэтов. Вот, собственно говоря, до войны у него

ничего не было опубликовано, кроме стихов, которые

печатались в многотиражке университетской «Московский

университет».

Познакомились так поближе мы с Николаем при чтении

этой литературной страницы вышедшего только что номера

«Московского университета». И там были стихи. В одних

стихах… Стихи были посвящены мне другим поэтом,

второкурсником Володей Скворцовым. И там были такие слова

или «что-то профиль строгий твой вижу…» или «взгляд

коричневых глаз…». Вот что-то такое. Как он торопится на

лекцию и рассказывает: «Вот и вход. Обгоняя звонок рывком,

вот и лестница змеем разлеглась посреди колон». Я это читаю и