Читаем Музыка в темноте полностью

– Полагаю, правильно было бы сначала за интересное знакомство. Чирз! – Пит пытался приободриться. Хрустать переливался, будто был соткан из кусочков радуги. Это сияние, ощущение тонкой стеклянной ножки бокала в руке всегда нравилось Эбби. В детстве на семейных праздниках она постоянно просила себе бокал, как у взрослых, чтобы налить туда газировку или сок, а потом поднять его вместе со всеми и воскликнуть «Чирз!», провозглашая радость отныне и вовеки. Тонкий, красивый звук соприкосновения стеклянной посуды с краем тарелки, когда выпившие гости неловко ставили свои бокалы, приводил ее в восторг. Она чувствовала единение с людьми. Сейчас чудесные воспоминания откликнулись эхом в ее маленьком, отчаянно бьющемся сердце. Вино было терпкое, кисловатое, приятно лилось теплым ручейком по гортани и медленно остывало в груди. На ее щеках выступил розоватый румянец. Пит открыто любовался ей, глядя на нее в упор. Он знал силу нахального, раздевающего взгляда, подаренного красивым мужчиной. Женщины смущались и возбуждались, загорались в ответ. Только вот Эбигейл не думала о близости, она все прислушивалась к дому.

– Как же я мог забыть?! У меня есть пластинки. Выбирай музыку на сегодня: у нас тут Шопен, Рахманинов, Лист, Шуман, Мусоргский, Бах и Моцарт. Моцарта я не люблю. Его мне подарил мой друг.

– Почему не любишь Моцарта? А мне он очень нравится. Такой летящий, весенний.

– Вот за это и не люблю. Я тяжелый и грубый человек, – наконец-то Питер дал себе исчерпывающую характеристику.

– Ты преувеличиваешь. Так… – Эбби задумалась и прижала указательный палец к губам, – давай тогда Шумана.

– Отличный выбор! – пластинка уютно затрещала, и тихая музыка рассеялась в пространстве, будто дуновение ветра, случайно проникнувшее в комнату. Стало легче дышать. Эбби наконец откинулась на спинку дивана, запрокинула голову и прикрыла глаза. Питеру захотелось поделиться своей гордостью, вещами, о которых мало кто знал, кроме самых близких:

– Я хочу показать тебе кое-что. Я коллекционирую некоторые вещи… Сейчас, – он побежал к книжному стеллажу, вытащил оттуда увесистую коробку, провел по ней рукой, стирая слой пыли. – Это, – говорил он с нежностью в голосе, – моя маленькая тайна. Досталось мне от прадеда, он воевал. – Питер протянул ей блестящую нашивку с немецким орлом. Мягкий серебристый орел опустился в теплую, бархатную ладонь девушки. Она посмотрела на нашивку и вздрогнула, поспешно отдав ее обратно.

– В чем дело? – Питер был в недоумении. – Эту нашивку мой прадедушка забрал на память у одного немецкого офицера, которого он убил. Она перешла по наследству мне. Это положило начало моей коллекции.

– Прости, мне страшно брать в руки такие вещи, – Эбби передернула плечами, будто ей было холодно, и немного отодвинулась от коробки.

– Отчего же? Вот, смотри… – он не слушал ее и продолжал: – Шкатулка со свастикой. Тут у меня есть даже немецкая фуражка, перочинный нож, пряжка, погоны, «Люгер» – венец моей коллекции… Это антиквариат. Вот эту шкатулку я, например, приобрел на блошином рынке в Праге. Очень долго торговался. Как тебе марки с Гитлером?

– Ты восхищаешься им?

– Вовсе нет, он был жалким и обиженным человеком. Но в этих вещах есть что-то манящее. История, смерть.

– Я бы не назвала это манящим. Это принадлежало людям, которые думали, что имею право убивать других людей. Эти вещи – символы страшного заблуждения. Мне кажется, их надо закопать где-нибудь глубоко в глухом лесу. Они заслужили забвение. Нет ничего хуже убийства. Ни одна идея на свете не стоит человеческой жизни.

Питер был неприятно удивлен и обижен тем, что его избранница не оценила его вклад в сохранение культуры. Он молча захлопнул коробку, отнес ее на место и стал пить вино нервными, большими глотками. Эбигейл чтила правила и принципы. Она не смогла бы ни ради какой цели встать выше человеческого страдания. Питер подумал, что если бы игра на арфе порицалась или потворствовала, скажем, глобальному потеплению, то Эбигейл была бы первой, кто сжег свой инструмент. Назидательное лицо общественной морали казалось ему узколобым и примитивным. Он даже не стал ничего пытаться объяснить ей, хотя глубоко в душе и сам понимал, на совестливых и правильных людях держится шаткий и убогий мир.

– Давай поговорим о чем-нибудь более жизнерадостном, – Эбигейл испугалась, что ненароком обидела Питера, обесценив его хобби. Ей меньше всего хотелось умничать и быть неприятной. Она почувствовала себя виноватой в том, что не может понять Пита и отталкивает его порывы души. Эбби встала, пару минут молча постояла у книжных полок, поглаживая корешки книг, потом вернулась и плавно опустилась на диван, картинно выпрямив спину (Эбигейл казалось, что так она выглядит благороднее, поэтому она часто одергивала себя и выпрямляла плечи по завету школьных учителей и своей матери). – У тебя внушительная коллекция книг. Здесь есть все: от Макиавелли до Камю, – сказала она немного заискивающе.

Перейти на страницу:

Похожие книги