Музыка в темноте

Питер взял ее за руку и повел влево, где за раскидистыми ивами чернел маленький мрачный дом, доставшийся ему от матери. Он ненавидел и любил его. Это было пристанище, где он прятался от внешнего мира, но иногда его захлестывали воспоминания, и он начинал захлебываться, словно тонул в ледяной воде. Эти стены переживут и его, и нас с вами, и еще десятки других поколений. Они впитывают в себя затхлость времени, тяготы и разочарования. Даже Эбби почувствовала затаенную неприветливость, глядя на серый кирпичный забор и пустые, пыльные глаза окон. Это было похоже на жилище человека, который давно умер и все еще лежит в доме под половицами или закопан на заднем дворе.

Глаза VI

Внутри было тепло и пахло сыростью. Эбби угадывала в этом запахе смутный аромат лиственного леса после дождя, хотя это была всего лишь отсыревшая древесина полов и старые книги. Дом не пугал ее так изнутри, как снаружи, но в нем чувствовалось отсутствие уюта и любви. Эта мысль маячила где-то в ее подсознании, не облеченная в слова.

– Будь как дома, – кинул ей через плечо Питер, направляясь на кухню за вином. Эбби, чувствуя себя словно кошка не на своей территории, испуганно стала озираться по сторонам, будто ждала какого-то призрака, который вот-вот вынырнет из-за угла. Но если кто и был в этом доме призраком, то она сама. Ее тусклый наряд и пепельные волосы слились с поблекшими красками гостиной. Словно ее и окружающие предметы нарисовали гуашью, а краска, непредсказуемо выцветая, заставила художника в недоумении лицезреть картину, затянутую белой кисеей. За этой дверью Эбигейл будто оставила свою жизнь и взамен получила сумеречное тело. Если бы она только знала, что быть гостьей в этом доме – это неосторожный поступок, совершенный из скуки и глупости, – изменит ее жизнь рано или поздно, но она даже не успеет пожалеть об этом по-настоящему!

– Садись, не стесняйся! Диван не кусается. Смотри, что у меня есть! Мерло позапрошлого года. Ты любишь красное?

– Да, разумеется, спасибо, – отчеканила Эбигейл и бесшумно опустилась на диван, продолжая вращать головой по сторонам.

– Вижу, моя скромная берлога тебя заинтересовала, – Пит щедро лил вино в старые вычурные бокалы.

– Ты живешь один?

– А ты боишься, что сейчас с лестницы спустится моя жена убивать нас? – Питер решил подшутить. – Она в отъезде, не волнуйся.

– Что? – глаза Эбби расширились, как сказал бы Пит, в геометрической прогрессии. Она резко вскочила с дивана и кровь отхлынула от ее лица. Встречаться с женатыми мужчинам для нее уже или пока было неприемлемо: она не была в своей жизни настолько влюблена, чтобы поступиться правилами морали, и еще не настолько аморальна, чтобы не думать о боли, которую она может причинить другим.

– Да это же шутка! Я пять лет в разводе. Садись! Кажется, моя шутка удалась, – Пит испытывал какое-то садистское удовлетворение от того, что немного мучает ее.

– Это была несмешная шутка, плохая шутка. Не надо так больше, пожалуйста, – она снова сердилась. Эмоции ее сменялись быстро. «Абсолютно обнаженная душа, она даже не думает что-то скрывать, хитрить. Маленькая наивная овечка. Но мне интересно, я как будто понимаю ее, но при этом она остается для меня непостижимой».

– Прости, – просто и легко сказал Питер. Он не говорил это слово вот уже несколько лет. Он был из тех людей, которые ненавидят извиняться и не умеют это делать. Сейчас это «прости» вылетело, как выдох, само собой. Питер даже подивился, насколько он расслаблен и спокоен в этот вечер. Его голова была невесомой и пустой.

– Скажи, Эбби, а откуда ты родом?

– Моя мать из Уэльса, а отец англичанин. Они живут в Суонси.

Речь Эбби была певучей; то взлетала вверх, то падала вниз, звуки растягивались, словно она играла с ними, как играют и растягивают языком дети жевательную резинку. Лондонскому уху Питера был приятен ее уэльский акцент.

– А ты что здесь делаешь? Зачем тебе пыльный Лондон с его напыщенностью?

– Я приехала сюда учиться несколько лет назад, решила остаться. Здесь неплохо. Много музеев, кладбищ, парков. Лондон такой большой! Кажется, за эти годы я его не успела изучить даже на треть. А ты живешь здесь всю жизнь?

– Я англичанин до мозга костей и каждой клеткой тела. Родился и вырос в Лондоне, в этом доме.

– Наверняка этот дом много значит для тебя, сколько важного тут случилось, наверное.

– Да, возможно, – он помолчал немного и тихо добавил: – Это дом моей матери.       По его лицу скользнула темная тень. Он сжал губы и веселый огонек в глазах потух.

– Что-то не так? – Эбигейл была в меру проницательной, чтобы почувствовать, что под Питером разверзся пол, и он приготовился падать вниз. – Эй, не молчи.

– Все хорошо, просто я не люблю думать о матери. Она давно мертва, да и прошлое это прошлое. Сегодня отличный вечер. Давай выпьем?

– Мне очень жаль… – Эбигейл немного растерялась. Она никогда не знала, что говорить в такие минуты внезапных откровений. – За что пьем?