Мурманский сундук.Том 2

— Разные судьбы у людей, — говорила она и вздыхала, поправляя шаль на груди. — У кого, какая сложится. Нам вот с мужем Бог детей не дал. А дети это такое счастье! Сейчас ну что мы с ним одни живём. Живём не плохо, в достатке, но лучше бы жили, если бы были дочка или сынок. Надо для кого-то жить, а так, раз не для кого… жизнь становится пустой. Правда, Ермил?

— Вы с супругом друг для друга живёте.

— Это так. Но это не полное счастье…

— Не всегда то получается, — проговорил Ермил, отодвигая пустой стакан, — к чему стремишься, что намечаешь, о чём мечтаешь.

— Это то же правда. — Полина Андреевна задумалась, а потом спохватилась: — У меня же конфеты есть.

Прошла к буфету, достала кулёк конфет, положила в вазу:

— Угощайся, доченька! — Она погладила Веру по голове. — Кто тебе косички заплетает?

— Бабушка.

— Она у тебя старенькая, видно. Руки у неё уже непослушные.

— Она плохо ходит, — ответила Вера. — Но я её люблю.

— Правильно, доченька, — улыбнулась Полина Андреевна. — Надо любить старших. Умница.

— Полина Андреевна, — обратился Ермил к хозяйке, видя, что Вера напилась и отодвинула чашку в сторону. — Нам надо идти. Надо Веру проводить посветлу. А то бабка опять будет беспокоиться.

— Идите, идите, — всплеснула хозяйка руками. — Конечно, идите! Это я заболтала вас. Вот, Верочка, возьми конфет на дорогу. Дай я в кармашек фартучка положу. Хотя нет. Они там могут растаять. Я их положу в портфель.

Полина Андреевна проводила гостей с крыльца.

— Ну, идите, идите.

Долго смотрела им вслед, как они шли к железнодорожной линии.

— Ты не идёшь домой? — спросил Ермил Сашу.

— Я провожу вас. Делать дома нечего. Вера, давай портфель?

Они пошли по насыпи, где змеились наезженные стальные рельсы, миновали высокий и гулкий железнодорожный мост, шли по шоссе, обочины которого шелестели опавшими листьями, когда налетал порывистый ветер. Подошли к верочкиному дому.

Саша теперь разглядел его. Он был небольшой, с железной крышей, покрашенной суриком. Красили давно, крыша потемнела, кое-где проступали светлые пятна — или от сырости, или от ржавчины. Забор тоже был ветхий, столбы кое-где покосились и некоторые штакетины были прибиты неровно, взамен сгнивших.

Он вошли в изгородь. По бокам дорожки, тронутые утренним морозом, повесили почерневшие шапки георгины. Листья были чёрные, почти что сгнившие. Участок за домом летом был занят картошкой. Ботва частью была сложена в кучи, частью разбросана по участку.

Бабушка Веры встретила их радостно, пригласила в дом. Предложила раздеться. Усадила. Держась рукой за поясницу, прошла на кухню. Ходила она плохо, слабо наступая на ноги.

— Сейчас, Вера, я накормлю тебя и гостей чайком угощу.

— Я не хочу, бабуль, — ответила Вера. — Я пила чай…

— Где ж ты пила? — Старушка посмотрела на Ермила и Сашу.

— У тети Полины… С вареньем и конфетами.

— Это моя хозяйка, — сказал Ермил, отвечая на вопросительный взгляд старушки.

— Вам ещё раз спасибо, — сказала бабушка, подставляя табуретку и присаживаясь. — Как я переживала, как переживала… — Она поправила гребёнку на голове, закинула седую прядь за ухо. — Плохо мне, старухе, жить с такой вот малолетней, — она кивнула на Веру. — Отца нет, мать…

Она махнула с горечью рукой и вытерла концом платка внезапно нахлынувшие слезы:

— Мать не заявляется…

Ермил и Саша молчали. Ермил глядел себе под ноги, а Саша смотрел в окно. Ему было не по себе, как всегда бывало, когда люди делились с незнакомыми людьми самым сокровенным, ему казалось, что и он виноват в их горестях и бедах.

— Я все-таки поставлю чайку, — сказал бабушка, поднимаясь и проходя на кухню. — Вот, вода ещё есть, — донесся до них её голос.

— Давайте, я на колодец схожу, — сказал Саша, вставая. — Где у вас вёдра?

— Сходи, сынок, помоги, — не отказалась старушка. — Мне Юля всё ходит… Вот доживёшь до старости, сама рада не будешь, — говорила она, то ли смеясь, то ли плача. — Вёдра в террасе, а колодец вправо по улице.

Саша взял вёдра и пошёл по воду.

Колодец был почти напротив дома, срубленный из осиновых бревён, его недавно отремонтировали, потому что ряд венцов был белым, чуть ударявшим в синиту. Вал был изгрызан цепью. У колодца стояла женщина. Она опускала ведро, придерживая крутящийся вал рукой.

Когда подошёл Саша, женщина выкачала ведро, но никак не могла поймать его за дужку.

Саша помог достать ведро и вылил его в эмалированную бадью, стоявшую у ног женщины.

— Вот спасибо тебе, хлопчик, — сказала женщина. На её голове был тёплый пуховой платок, на ногах валенки с галошами. — Не знаю, что бы без тебя делала. Хоть караул кричи!

Она пыталась получше разглядеть Сашу, пытливо всматриваясь в его лицо.

Увидев, что рядом с женщиной стоит ещё пустое ведро, он принялся выкачивать и второе.

— Ты чей — спросила она. — Родственник бабки Евдокии? Ты из её дома вышел?

— Из её. Но я не родственник.

Он рассказал, как они познакомились с бабкой.

— Вот оно что, — протянула женщина. Она, казалось, не собиралась уходить домой, хотя оба ведра были полными. — А я, считай, их соседка, вон в том проулке живу.

Она опёрлась на верею колодца.