Мудрость смерти

Как видно из названия, в настоящем эссе речь пойдёт о «диалоге сквозь толщу веков» (двадцать девять веков?) Ахилла (Ахиллеса) из «Илиады» Гомера, и Джейка (Джейкоба Барнса) из «Фиесты» Эрнста Хемингуэя.

«Илиада» и «Фиеста» жили во мне давно (десятки лет), жили, казалось, параллельной жизнью, но неожиданно для меня Ахиллес и Джейк «заговорили» друг с другом

Они заговорили о том, что меня сегодня больше всего настораживает, озадачивает, по поводу чего сегодня сомневаюсь, комплексую, пытаюсь что-то доказать себе и другим, чаще без особого успеха.

Они заговорили о том, как меняются традиционные критерии «мужского поступка» как добродетели.

Они заговорили о мире, который никак не может расстаться со своим «мужчинством», и продолжает тяготиться своей уязвимостью.

Они заговорили об «уязвимости».

Ахиллес и Джейк встретились в пространстве современности (теперь без кавычек), которая способна вобрать в себя смыслы тысячелетий. И оказалось (оказалось для меня, для моей культурной комбинаторики), что поставленные друг против друга, они способны просвечивать, облучать друг друга, поверх хронологического времени.

… новый поворот (провидение?) в заданной теме: Интернет «подсунул» мне сцену из фильма, в которой слепой полковник Фрэнк Слэйд (Аль Пачино) танцует танго с молодой женщиной, которая никогда до этого не танцевала танго.

Не могу скрыть своего восхищения слепым полковником и, тем самым, своего восхищения подлинным «мужчинством», которое никогда не умирает.

Остаётся признать, что, возможно, настоящий текст просто попытка компенсации недостижимого для меня «мужчинства».

И неизвестно, где кончается моя концепция с претензией на универсальность, и начинается моё личное высказывание, как некий итог моей биографии…

B. АХИЛЛЕС

… мой «гомеровский вопрос»

Если перестать спорить о термине «чудо Древней Греции», а просто попытаться понять в чём его смысл, придётся начать с антропоморфной мифологии Древней Греции и почти сразу, не вслед, а изнутри, назвать поэта этой мифологии, поэта в его исконном значении как чувствующего сосуда коллективных фобий, коллективных неврозов, коллективных восторгов, коллективных безумств, запечатлённых в греческих мифах, которые до поры до времени оставались в неведении о самих себе, пока не явился поэт, способный втягивать, всасывать, проглатывать эти мифы, чтобы на выходе возвратить космическое организованное целое, так, что кажется он, поэт, сам их создал.

Гомер оказался не только началом, но и первоначалом греческой культуры.

Не случайно Гомер, уже в Древней Греции, стал легендой.

Не случайно семь городов спорили о том, откуда он родом, претендуя называться родиной Гомера.

Не случайно древние греки считали, что Гомер сам себе выколол глаза, чтобы не натыкаться на первый попавшийся на глаза предмет, чтобы видеть внутренним зрением глубже и полнее.

Насколько могу судить, древнегреческие племена до Гомера в основном разрушали всё вокруг, пока не впали в спячку «тёмных веков», замерли то ли от неведомого нам испуга, то ли в предчувствии Гомера.

Гомер оказался «психотерапевтом», который не просто пробудил древних греков от спячки «тёмных веков», но и пробудил их к активности в мыслях и поступках.

Благодаря Гомеру начался стремительный взлёт, который выплеснулся веком невероятной интеллектуальной мощи – греки стали эллинами.

Но когда в Древней Греции всё стало разваливаться, когда все стали обвинять друг друга, когда распри обернулись войной всех против всех, главным обвиняемым назвали Гомера – тот, кто создал этот образ мысли и чувства, тот и в ответе.

Одним словом, сплошной «гомеровский вопрос», учёные так его и назвали, имея в виду, что многие из загадок, связанных с Гомером, практически разгадать невозможно.

Мой «гомеровский вопрос» не расходится с общепринятым, но начинается не с самого Гомера, а с его главного творения, с «Илиады», которая имеет подзаголовок «Плач по Ахиллу». Речь идёт о «героическом плаче», в котором много слёз, но нет мелодраматичности, «ах, как жалко, что всё так случилось», речь идёт не о плаче-сожалении, а о высоком плаче, всё случилось так, как должно было случиться, герой не сдался, пошёл навстречу собственному Року, но Рок оказался сильнее его.

Мой «гомеровский вопрос» – моё изумление, смятение, потрясение, восторг – начинается не просто с «Илиады» и не просто с Ахиллеса, а с пятки Ахиллеса, которая свидетельствует

– употребим более сильные выражения: «вопиет о тщете избежать неизбежное», «вопиет от ужаса перед всесокрушимым Роком», «вопиет так, что вылезают глаза из орбит» –

об уязвимости самого Ахиллеса.

Вот эта «пятка» Ахиллеса, которая стала вступлением (пролегоменами?) эллинской культуры … которая … которая … которая стала лейтмотивом «западной цивилизации» … которая, в каком-то смысле, коснулась нас с вами … и есть мой «гомеровский вопрос».

Развожу от удивления (от изумления, смятения, потрясения, восторга) руками, чудо из чудес, объяснить которое невозможно.