Мудрость сердца

Ничего не оставалось, как отдать ему три цента и все остававшиеся у нас сигареты. Ратнер с болью в сердце вручил ему три монетки.

– Возьмите хотя бы полдоллара? – сказал он. – Позавтракаете нормально утром.

– Если вы дадите мне половину доллара, – сказал он, – я, наверное, пойду куплю свечки и поставлю их у памятника Роберту Э. Ли чуть дальше по улице. Сегодня день его рождения. Люди о нем забыли, а я уважаю память о нем. Он был больше чем военачальник – человек огромной тактичности и ума. Вообще-то, я в любом случае пойду его навещу, прежде чем завалиться спать. Сон не так уж и важен. Я пойду к памятнику и немного поговорю с ним. А весь остальной мир пускай спит! Видите ли, я что хочу, то и делаю. И в этом смысле богаче любого миллионера…

– Тогда ничего больше для вас мы сделать не можем, верно? – сказал я, оборвав его. – У вас есть все, что надо, вы здоровы, вы, можно сказать, счастливы…

Не успел я произнести «счастливы», как лицо его исказила гримаса, и он, схватив обе мои руки железной хваткой, шатнул меня к себе и, глядя в лицо глазами, которые я никогда не забуду, взорвался:

– Я счастлив? Слушайте, вы же писатель – уж вам ли не знать. Вы же понимаете, что я лгу как сапожник. Счастлив! Да ты, дорогой, видишь самого несчастного человека на свете. – Он замолк, чтобы стряхнуть с лица слезинку. Он по-прежнему крепко держал меня за руки, по-видимому вознамерившись заставить выслушать его до конца. – Я ведь столкнулся с вами сегодня вечером не случайно, – продолжал он. – Я увидел вас обоих и сразу же оценил. Вы ведь оба люди искусства, вот почему я вам навязался. Я всегда сам выбираю людей, с которыми мне хочется поговорить. Нет, конечно, я не терял очки в баре и не поручал дилеру продавать машину. Но все остальное, о чем я рассказывал, – правда. Я только болтаюсь пешедралом тут и там. Я действительно вышел из тюрьмы несколько недель назад. И они по-прежнему присматривают за мной – поручили местным топтунам. Одно неверное движение, и они снова меня засадят. Я вожу их по кругу. И если зазеваюсь и засну где-нибудь на скамейке – пиши пропало, тут же сцапают. Но меня они не проведут. Я просто прохаживаюсь по городу, а когда захочу, пойду отдыхать. Утром бармен устроит меня у себя… Смотрите, я не знаю, что за вещи вы пишете, но могу вам кое-что подсказать: вам нужно узнать, что такое страдание. Не зная, что это значит – страдать, писатель ничего путного не напишет…

Тут Ратнер собрался что-то сказать в мою защиту, но я показал ему, чтобы он замолчал. Как-то непривычно было, что меня призывают страдать. Мне-то всегда казалось, что страданий на мою долю выпало более чем достаточно. Очевидно, мое лицо не выдавало их. Или же этот малый был так поглощен своими несчастьями, что не умел или не хотел распознавать их в других. Так что я позволил ему продолжать свое. Я выслушал его до конца, до последней капли, даже не пытаясь остановить. Когда он закончил, я протянул ему руку, чтобы распрощаться. Он взял ее в обе свои и с теплотой сжал.

– Я совсем вас уже заболтал, – сказал он, и странная экстатическая улыбка осветила его лицо. – Познакомимся. Меня зовут так-то и так-то. – Фамилию его я не запомнил: то ли Аллисон, то ли Альбертсон. Он порылся в карманах, извлекая бумажник. – Я хочу дать вам мой адрес, – продолжал он, – чтобы вы могли мне черкнуть. – Он поискал, на чем бы мог мне его написать, но среди макулатуры, переполнявшей его толстый бумажник, никак, по-видимому, не мог найти карточку или чистый листок бумаги. – А вы дадите мне свой? – спросил он. – Хорошо? Я как-нибудь вам напишу.

Ратнер написал малому свое имя и адрес. Тот взял карточку и с тщательностью засунул к себе в бумажник. Потом стал ждать, когда я тоже напишу.

– У меня нет адреса, – сказал я. – И, кроме того, нам не о чем говорить. Вряд ли мы когда-нибудь встретимся. Вы намерены уничтожить себя, и вряд ли я могу – да и любой другой человек – помешать вам в этом. Так зачем же притворяться, будто мы станем писать друг другу? Завтра я буду совсем в другом месте, и то же самое – вы. Все, что я могу сказать вам, – удачи!

С этими словами я открыл входную дверь и вошел в вестибюль гостиницы. Ратнер все еще прощался с нашим новым знакомцем.

Я уже стоял в кабинке, когда тот от двери в гостиницу приветственно махнул мне рукой. Я тоже ему помахал. Затем он постоял с секунду, качаясь из стороны в сторону; он, по-видимому, не знал, то ли ему идти к памятнику, то ли назад – искать ночлежку. В момент, когда лифтер уже запустил лифт, он сделал знак, чтобы его подождали. Я просигналил ему в ответ, что уже слишком поздно.

– Быстрее наверх! – сказал я лифтеру.

Мы стали подниматься, а наш приятель по-прежнему стоял там, внизу, глядя на нас снизу вверх с совершенно пустым лицом. Я не чувствовал, что поступаю нехорошо, оставляя его в таком положении. Я взглянул на Ратнера: что он чувствует по этому поводу? Ратнер пожал плечами.