Мудрость сердца

Спасители всегда под рукой, но как-то получается, что все они как один не жильцы. Никто еще не придумал, как спасать тех, кто сам отказывается спасаться. И тогда снова встает небольшой утробный вопрос: а хотим ли мы в действительности спастись? И если это так, то с какой целью, почему и есть ли у нас то, что нужно спасать?

Мы видим, как банки тратят деньги, которые мы откладываем для них, как правительства тратят налоги, которые они нас заставляют платить якобы с целью нашей «защиты». Как философы растрачивают свою мудрость, и как расточительно использует свою силу художник. Разве мы не знаем, что Бог постоянно дарит нам свою безграничную любовь? И что на самых высоких местах отдают все и тратят без счета. Так почему же мы не одариваем сами себя – безрассудно, изобильно и полностью? Если бы мы поняли, что являемся частью бесконечного процесса и ничего не можем ни выиграть, ни проиграть, но только прожить жизнь до конца, мы бы вели себя так же, как ныне себя ведем? Я могу вообразить себе человека в пятитысячном году нашей эры, который открывает дверь своего дома и выходит в мир, бесконечно лучший, чем наш. Я могу также представить, как он выходит в мир бесконечно худший, чем наш. Но для него, безымянного мистера Джона Доу, это будет, я уверен, точно такой же мир, как тот, в котором мы сейчас проживаем. Фауна и флора могут быть иными, климат может быть иным, идеологии могут быть иными, Бог может быть иным, все может быть иным – и сам Джон Доу будет иным, так что все будет тем же самым. Для меня Джон Доу в пятитысячном году новой эры так же близок, как Джон Доу в пятитысячном году до новой эры. Я не мог бы выбрать из них более мне близкого. У каждого свой мир, к которому он принадлежит. И если кто-то не понимает, насколько удивителен сегодняшний мир, тем хуже для него! Мир – это мир, и он более заинтересован в своем собственном рождении и смерти, чем в том, что думает о нем некий мистер Джон Доу.

Многие деятельные рабочие сегодняшнего мира рассматривают нашу жизнь на земле как чистилище или ад. Они трудятся в поте лица своего и борются за то, чтобы сделать из него рай для человека будущего. Если же они не хотят рассуждать таким образом, то могут признаться, что строят рай для себя – пусть чуть позже. Время идет. Выполняются пятилетние планы, десятилетние. (Динозавры, династии, динамо-машины.) Тем временем зубы портятся, донимает ревматизм, затем наступает смерть. (На смерть всегда можно положиться.) А рая все нет. Почему-то рай вечно лишь сулят, и вечно он где-то за углом. Завтра, послезавтра, послепослезавтра…

И ТАК ПРОДОЛЖАЕТСЯ УЖЕ МИЛЛИОН ЛЕТ ИЛИ ВРОДЕ ТОГО. В самой середине этой рабочей гонки я отказываюсь тронуться с места хоть на дюйм. Я стою недвижно. Абсолютно недвижно. «Теперь или никогда! – говорю я. – Мир, братья, это прекрасно!» Пусть орудия грохочут – в Абиссинии, Китае, Испании, и, помимо обычного рутинного убийства безвредных животных, птиц, рыбы, насекомых, улиток, устриц и прочего, человек умерщвляет человека, расчищая дорогу для нового тысячелетия. Завтра те же орудия загрохочут, возможно, здесь, в Париже, или в Нью-Йорке, или в Тимбукту. Они могут даже загрохотать в Скандинавии, Голландии и Швейцарии, погруженных в сон и довольство, в то время как коровы жуют свою жвачку. Но орудия вскоре заревут, исторгнут из пасти огонь, это точно. Я же останусь стоять, где стоял, вопя во всю глотку: «Мир! Это так прекрасно!» Мне терять нечего, нечего стяжать. Даже если я не изготовлял своими руками пушки, я все же присутствовал при их рождении. Пушки тоже принадлежат этому миру, как и все прочее. Ему принадлежит все. Перед нами мир, товарищи, мир рождения и перерождения, и пусть он будет всегда![94]

Ветеран-алкоголик с рифленым, как стиральная доска, черепом Перевод Б. Ерхова

Не так давно в Талсе я видел короткометражку под названием «Счастливейший человек на земле»[95]. Выдержанная в духе О. Генри, она меня шокировала. Как можно показывать такую картину в центре нефтепромышленного района? Впрочем, она напомнила мне об одном реальном типе, с которым я столкнулся за несколько недель до того в Новом Орлеане. Этот человек тоже делал вид, будто он счастливейший из смертных.

Тогда мы с моим другом Ратнером гуляли во Французском квартале и где-то в полночь возвращались к себе в гостиницу. Когда мы проходили мимо «Отеля Святого Карла», нас догнал, подравняв свои шаги с нашими, человек без пальто и шляпы; он заговорил об очках, которые потерял в баре.