В «Луи Ламбере» Бальзак показывает нам генезис гигантской бабочки, обреченной на гибель в языке жгучего света. Чтобы уяснить истинный смысл этого сочинения, следует иметь в виду не только то, что школа убила в Бальзаке поэта (школа вообще губит поэтов!), но и то, что приводимая в повествовании дата «июнь – июль 1832» приходится на тридцать третий год его жизни! Задолго до великого финансового краха, послужившего для него поводом к превращению в Мученика Труда, Бальзак уже понимал, что ему суждена судьба узника чистилища. В душераздирающем письме, которое Луи Ламбер пишет на своем жалком парижском чердаке, Бальзак дает ключ к пониманию собственных скрытых надежд и разочарований. «Вынужденный постоянно жить в самом себе, не делясь ни с кем своими изысканнейшими наслаждениями, он, быть может, хотел достичь состояния постоянного экстаза и жить почти растительной жизнью, как отшельники первых веков церкви, отказавшись от мира, управляемого разумом». Именно эта растительная жизнь, в наслаждении которой ему было отказано и которую Бальзак испытал еще мальчиком, как раз это нормальное желание естественного роста, которое могло бы изменить направление его судьбы и позволило бы ему стать скорее провидцем, чем писателем, это жадное стремление, которое позволило бы расцвести его реальному «я», препятствовали раннему развитию писателя. В первых сорока томах своих сочинений настоящий Бальзак отсутствует, их словно бы написала тень автора, которому еще только суждено проявиться. Истинный Бальзак пока зреет в куколке, сотканной им вокруг себя в Вандомском коллеже. И какой же трагический и судьбоносный момент наступил, когда его, мальчика четырнадцати лет, наставники коллежа возвратили родителям как лунатика, недоразвитого монстра мысли, страдающего от «congestion de lumiere»[139]. Даже в тот момент, когда он опрометью бросается в жизнь и, по-видимому, только внешне играет роль молодого влюбленного, ищущего «призвания» и познания жизни, оболочка, в которую он запеленал сам себя, оказывается настолько прочной, что он не ощущает в себе талантов и в еще меньшей степени верит в свою судьбу, хотя и борется, как червяк в куколке, чтобы освободиться от добровольного заключения. Молодой человек, заявляющий о себе и побеждающий одним прищуром гипнотического взгляда, он всего-навсего призрак, усилием воли разрывающий оболочку своей спящей души. В «Луи Ламбере» Бальзак рисует себя мечтателем, успешно освобождающимся от тела. В процессе нарушения законов природы его триумф обнуляется, поскольку, как позже он узнает из опыта, для победы над миром нужно сначала принять его. Как художник, он побеждает мир, делая его «прозрачным», но, чтобы стать художником, ему сначала требуется принять подчиненность своей воли. Подчиненность или капитуляция художника – это только первый шаг на пути его самоотречения. То, что Бальзак осознал природу этого конфликта в себе, очевидно из сочинения, которое вскоре последовало за «Луи Ламбером», – «Серафиты». Пространство между темами этих двух книг заполнено своего рода пустыней, в которой, психологически или духовно, прошла вся жизнь Бальзака. В отличие от святых и мистиков, к которым он питал уважение, писатель из нее не вернулся. Его грандиозное творчество развернулось просто-напросто в монолог, в пустошь душевной муки, из которой путники не возвращаются.