Мудрец. Сталкер. Разведчик

Как бы мне хотелось,
Чтобы люди услышали
В лесах Синода в старом храме
Эти приглушённые звуки снега
В сгущающихся сумерках!

Или:

Впервые в этой жизни
Лицо его приняло человеческий вид –
В гробу.

Мерлин понял, что симулировать восточную мудрость нетрудно: ничего не делай да хмыкай в ответ на любой вопрос. Неплохо также закатать собеседнику башмаком в лоб – тогда у него непременно наступит просветление.

Пожарный штаб на скале Роман Ильич нарёк хижиной «Великое в Малом» и частенько сидел там в позе лотоса, устремив невооружённый взгляд в таёжные дали и пытаясь постичь утончённую бессмыслицу мира.

Там и застал его Лось, прилетевший уже под осень.

– А! – радостно сказал он. – Сидишь! Не холодно тебе?

Мерлин, не повернув головы, ответил:

– Когда курице холодно, она взлетает на дерево; когда утке холодно, она ныряет в воду.

– Не понял, – сказал Панин. – Пейзажем любуешься?

И снова Мерлин не обернулся:

– Голубые горы сами по себе голубые горы, – сказал он. – Белые облака сами по себе белые облака.

– Рома, – ласково сказал Панин. – Давай-ка я тебе встать помогу, да пойдём домой, да пусть Хуже Татарина тебя посмотрит…

Но Роман Ильич был неумолим:

– Когда встретишь мастера меча, дай ему меч; если он не поэт, не читай ему стихов… А если ты Сохатый, не ломай человеку медитацию! Много вас тут таких ходит!

– Как ты ноги-то складывать научился? – облегчённо спросил Панин.

– А у меня в последние годы много свободного времени, – пояснил Мерлин. – Так ты не один прилетел?

– Только свои! – страстно сказал Лось. – Чисто охота. Тут дикие козы должны пробегать… Сезон такой… Костюнин знает…

– Он тоже здесь? – поморщился Панин, переступая затёкшими ногами.

– Здесь… Он знаешь как теперь тебя уважает!

– За что?

– Да уж есть за что. Напугал ты меня, Колдун. Больше так не делай, не шути! Слушай, я тут тебе карабин купил. Пойдём с нами!

– Не-а, – сказал Роман Ильич. – Вы улетите, а мне с этими козами жить…

– А-а, так ты уже с козами живёшь! – радостно закричал Панин. – Ну да я тебе блондинку привёз из конструкторского бюро… Она мясо умеет солить…

– А вот это дело, – сказал Мерлин. – Тогда, пожалуй, и пострелять можно. В лесу магазинов нет! Вы будете охотиться от нечего делать, а я ради пропитания… Таня ещё в Крыму?

– Пока не гонят, – сказал Панин. – Но вообще стало неспокойно…

Глава 22

1

…Он был по-прежнему поджарый и стройный, только посередине туловища образовалось этакое закругление, словно Дмитрий Евгеньевич заглотил целиком глобус или арбуз. Те же неотразимые коровьи очи, та же скобка усов вокруг пунцовых губ…

– Т-ты… Ты как сюда? У нас же режимный дом… – только и смог выговорить адвокат.

– На белом коне, церемониальным маршем, побатальонно, с моей любимой песней, – сказал я.

Потому что я был уже не таджик, а вполне прилично одетый человек – правда, несколько обросший, но на то и художественная натура. И мой янтарный чвель произвёл на консьержа, явно бывшего офицера, такое неизгладимое впечатление, что он сам проводил меня до дверей квартиры, поминутно кланяясь: да, Дмитрий Евгеньевич может себе позволить персональное Свидетельствование…

Дмитрий Евгеньевич мог себе много чего позволить. Его квартира обставлена была по авторскому дизайну – помещение богатое, но какое-то нежилое. И, как ни странно, женского присутствия в ней не чувствовалось. Даже присутствия горничной.

– Это не дом, это… э-э-э… гарсоньерка, – сказал Дима, не дожидаясь вопроса. – Я здесь отдыхаю… Студентки, знаешь, то-сё…

Долгим мог стать твой отдых, впору бы сказать мне, но вместо этого я подытожил:

– Не ждали…

Сказка изменился в лице:

– Ты ничего не понимаешь! Так нужно было!

А-ба-жаю! Я ещё слова ему в упрёк не сказал, а он уж оправдывается! Интересно, в чём?

Я рухнул в глубокое кожаное кресло, не дожидаясь приглашения.

– Да бог с тобой, Дима, я же ничего тебе не предъявляю. Ты меня с таким же успехом можешь спросить, почему я живой, тогда как вся наша братия на кладбище? Кстати, можешь сесть. И даже можешь сообразить нам кофе…

В «гарсоньерке» была целая барная стойка с кофейной машиной.

– Кофе? – растерянно пробормотал Сказка. – Да, конечно…

Он с некоторым даже облегчением побежал к стойке и принялся там возиться и булькать. И это Дима Сказка, гроза прокуроров и последняя надежда душегубов! Ай-ай, много ли все мы стоим без коллектива единомышленников?

Я-то полагал, что в прихожей мы будем долго обниматься, целоваться и рыдать, двое уцелевших бойцов, но адвокат шарахнулся от меня, как от ожившего покойника. Интересно…

Наконец явилось кофе, и Дима упокоился в кресле напротив меня.

– Ну что ты его жалеешь? – сказал наконец Сказка. – Во что он всех нас превратил? В обслугу? В шестёрок? Ты хоть понял, зачем он тебя в тайге держал безвылазно? Что он на тебя списывал? Кто ты теперь перед обществом и законом? Твоим именем детей пугают, и я бы тебя защищать попросту не взялся!