Мучение любви. Келейные записи

Отец N. в Пантелеимоновом монастыре говорил, что легче иметь дело духовнику с молодыми: они, как воск, мягкие и податливые. Их легко утешить в скорби или в искушении, легко поправить, поддержать, легко перевоспитать. Впал, скажем, молодой послушник в уныние, затосковал по родине, по близким – позволишь ему: «Ну, напиши письмецо родным, как живешь, как хорошо здесь», или еще: «А ты вот так помолись», «Сделай вот так-то» – и смотришь: уже он потеплел, глаза засветились, душа повеселела. А у взрослых – все сомнения, все недоверие, все самость и самосмышленость, какая-то тягота, неповоротливость, ожесточенность. Юные гораздо более открыты, как бы прозрачнее – насквозь просматриваются, готовы все рассказать: все мысли, чувства, что подумал, что пожелал,– они хотят протянуть руку, чтобы их поддержали, повели. И пусть лучше все спрашивает у духовника, а не тому верит, что наговорят иные братия от своей ворчливости и ропотливости. Как хорошо, чтобы все открывал, все говорил – все, что смутило душу. Услышал что-либо осудительное, чей-либо наговор, душа омрачилась, запали в сердце смутные помыслы – надо скорее открыть духовнику: это не донос, не осуждение, а забота о своей душе. Тот поправит его, разъяснит, что от чего здесь исходит, научит не доверять этим наговорам, не верить легко каждому слову, тем более отбегать от слова осуждения, научит сомневаться при слышании таких наговоров: «А действительно ли было так на деле?», «Вправду ли тот согрешил?», «Мало ли что кому кажется или думается». А иначе все это будет тайно копиться в сокровенностях душевных и отравлять всю жизнь в обители, отнимать мир от сердца, столь необходимый для молитвенной, душеполезной деятельности. Особенно если на игумена кто наговаривает, надо срочно предостеречь послушника, чтобы никоим образом не поверил этому. Теперь часто бывают болящие люди, уже среди самых юных заметно, это как порча какая-то, уже с самого младенчества этот больной мир накладывает печать болезней на души, и часто очень надолго ложится это на человека и медленно врачуется. Но если такие люди со странностями, поврежденные, слушаются, доверяются, не прекословят, их надо терпеть и им можно помочь.

Для Иисусовой молитвы полезно читать псалмы. Некоторые никак не могли начать внимательно молиться Иисусовой молитвой: возьмут четки в руки, а мысли бегут и бегут. Там что-то скрипнуло, там кто-то прошел – и вот уже побежали мысли за этими шорохами. А псалмы – это поэзия! Они дают пищу уму, так что ему уже интересно, и тогда он собирается; потом уже можно будет и одной молитвой Иисусовой молиться. А сразу – трудно.

Да, здесь, на Афоне, заметно, что в греческих монастырях настоятель прежде всего выращивает надежное, верное, безоговорочно доверяющее ему поколение монахов, создает вначале же крепкое, основательное ядро в среде братства, и оно-то уже затем само контролирует всю жизнь в монастыре, задает как бы ведущий тон всему монашескому хору. Эти ближайшие по духу игумену братия как сами не нарушают законов монастырской жизни, даже малейших заповедей настоятеля, так и никому не позволяют нарушать. Для того чтобы воспитать таких людей, настоятель поначалу способного и доверяющего ему послушника держит поближе к себе, внимательно контролирует его жизнь до мелочей. После же того, как тот «оперится» и поокрепнет, ставит его на определенное место, и тот трудится без колебания, шатания, как хорошо подогнанная, отшлифованная, смазанная деталь в сложном механизме. Когда же таким образом отлажен и отработан весь механизм братской жизни, тогда уже и сам игумен может не так часто показываться на братии, но проводить довольно собранную молитвенную келейную жизнь. Даже когда он выезжает из монастыря, то и это вовсе не отражается на настрое братском, и вся жизнь течет точно так же, как и всегда. Братия и не чувствуют отсутствия своего игумена. Так же, когда он в обители, его часто не видят, но он может руководить монастырем и из своей кельи через верных, точных исполнителей игуменского благословения. Итак, все делается под его контролем, под его руководством, во всем чувствуется его духовное влияние; хотя сам он часто незаметен, ощущается его «рука», хотя лица его не видно и голос не слышен.

Вообще поражает у греков необыкновенно благоговейное и почтительное отношение к настоятелям и духовным старцам – «герондам». Такое редко где увидишь. Здесь это древнейшая традиция, отголоски древнейшей монашеской культуры, то, что уже многими христианами забыто или вовсе не ведомо. Сам игуменский сан, звание настоятеля вызывают у монахов крайнее уважение, послушание, преклонение. И это чаще всего не лицемерие, не показное, а искреннее чувство. Логически это трудно, да и невозможно объяснить. Это именно древняя культура Афона.