Мучение любви. Келейные записи

Кроме того, во всех обителях почти на каждом этаже корпусов, окружающих центральный двор с храмом, причем еще и на всех четырех сторонах, имеются маленькие церкви – как комнаты – одна над другой, так что получаются как бы башенки из церквей, встроенные в братский корпус, и только самая верхняя часть их увенчана небольшим возвышением крыши – куполом с крестом. Бывает, что литургия служится сразу в нескольких таких церковках – «параклисах», как их здесь зовут (если в монастыре несколько иеромонахов). Тогда после утрени в большом храме братия, разделившись на группы, расходятся по разным сторонам обители и в укромных параклисах тихо и благоговейно приобщаются святого Таинства Евхаристии. Есть какая-то особенная приятность в том, что литургия совершается ночью в крошечных церковках, к которым иной раз надо долго идти за провожатым по длинным лабиринтам в полумраке коридоров со свечой и потом вдруг прийти в маленький уютный красивый храм и молиться, удобно прячась в стасидии, в обществе немногих братий в тихой и благоговейной обстановке. Это напоминает древние времена Церкви, когда христиане по ночам молились в темных катакомбах.

Еще не начало светать, а все уже намоленные, причастившиеся Святых Таин, до глубин сердечных напитанные хвалою Богу, славословием, святыми чувствами. Мир суетного человечества – «грешно-дольний» – еще только «протирает глаза» спросонья, а мир святогорский уже идет на небольшой отдых после долгого горячего и плодотворного труда, возвращается по ночным монастырским коридорам в свои кельи, как воины с кровопролитного боя, неся драгоценные трофеи и венцы победителей.

В кельях братия начинают молитву задолго до начала ее в кафоликоне. Для этого назначенный монах («будильщик») проходит по братскому корпусу и, постукивая в каждую дверь, говорит молитву и призыв к бодрствованию – это где-то за три, за два часа до общей молитвы. Братия начинают свое келейное правило – в основном молятся Иисусовой молитвой по трехсотузелковым четкам. Четки эти такие длинные, что стелются по полу, и нет на них никаких разделительных больших узелков, а один сплошной ряд из трехсот шариков. Кроме того, у кисточек четок привязана маленькая ниточка с десятью бисеринками – черными стеклянным бусинками и с одной красной; как бы крошечные четочки на них отсчитывают каждый пройденный трехсотный круг, а красная бусинка – это один круг молитв к Богородице. Выходит, обычное правило насчитывает более трех тысяч молитв.

Однако надо заметить, что греки говорят Иисусову молитву кратко – из пяти слов, и звучит она на греческом очень лаконично, произносится легко и быстро: «Кирие-Иису-Христе-элейсон-мэ». Вообще заметно, что греческий язык очень звучный и легко, ясно произносимый в связи с тем, что у греков гласные и согласные звуки четко чередуются. Если в соединении слов оказывается подряд два гласных, то один из них чаще всего выпадает, а два согласных или гласные внутри слова часто объединяются в один звук, несколько слов связываются за счет перестановки ударения. Благодаря этому слова читаются легко и звучат ясно. Поэтому, видимо, и выпевать их легко, и в пении слова хорошо слышны. Те же самые тропари или стихиры на грузинском языке произносятся в два раза дольше, и язык утруждается гораздо более. Греки ни за что не смогли бы выговорить некоторые грузинские слова, такие, как «мрцамс», «всткват», «вгрзноб», «вгзрдис» и тому подобные.

Иисусову молитву совершают вначале с глубокими земными поклонами, затем с поясными и с крестным знамением. Замечу, что в храме монахи не любят особенно выказывать свою ревность: поклоны делаются как бы небрежно, быстро, неглубоко. Но в кельях не так. Мне не раз приходилось слышать, как над моей комнатой или по соседству кто-либо из братий вслух произносил молитву и делал поклоны – медленно, очень основательно. Вообще очень часто слышится из-за стен, откуда-то издалека, молитва – и вечером, и ночью. Стоит только положить голову на подушку, как через цепочку твердых предметов – через пол, постель, даже через подушку,– как по телефону, доносится до слуха чья-то отдаленная молитва, так что мне всегда бывает здесь как-то стыдно за свое нерадение, стыдно засыпать, мягко погружаясь в перину подушки, когда через нее глухо слышится звучание чьей-то горячей беседы с Богом.

Поют на богослужении древневизантийским распевом – очень хорошо. Какой-то особый дух, настрой создается этим пением на молитве: и смиренный, и кроткий, и вдумчивый, и в то же время величественный, торжественный. Замечательно, что голоса у братий мужественные, естественные и простые, как будто отцы поют не горлом, а самой душой – откуда-то из глубины сердца, без всякого напряжения, вовсе не заботясь о красоте голоса, а только выпевая исповедание и хвалу. Пение несет настрой самой здешней жизни, непритворной, серьезной, строгой и самоотреченной. Сами мелодии очень странные, непривычные нашему слуху, как будто, на первый взгляд, не вполне гармоничные и какие-то «неожиданные».