Мучение любви. Келейные записи

Скоро ей уже кажется, что весь мир устроен по закону коварных досаждений, так, чтобы все непременно оборачивалось человеку во зло, в неудачу. И вот такой больной душе даже доставляет некоторое удовольствие фиксировать все эти «ловко подстроенные вредительства», она сама повсюду выслеживает присутствие некоего скрывающегося злоумышленника. Она начинает посмеиваться, злобно ухмыляться, юморить – мрачным, «черным» юмором – по поводу всех этих «приключений». Но, по сути, здесь душа не козни диавола распознает, а сами судьбы Божии представляет делом «злого гения». Беда, когда человек везде видит одного только диавола и все «неудачные обстоятельства» приписывает лишь злой силе. Невер в лучшем положении, чем такой «верующий». Он забыл, что ни один волос с его головы, ни один лист с дерева, ни одна птаха с неба не упадут без ведения, без попущения Божия[108]. Говоря, что миром правит «закон подлости», он, по сути, зло приписывает Промыслу Божию. Какая страшная хула! А как она распространена ныне! Как часто мы иронизируем по поводу «каверзного» стечения обстоятельств, явно преувеличивая власть сатаны. Ему это на руку. Но что козни лукавого на фоне прекрасной картины судеб Божиих?! Всего лишь тонкие черные контуры, еще ярче выявляющие красоту цветов, тени, придающие картине большую живость, подчеркивающие светлость, ясность оттенков.

Как мягкие покрышки на колесах прогибаются над неровностями дороги, опираясь на окружающую неровность площадь, делают эту неровность меньше, незначительнее, так и долготерпение, великодушие сообщают значимость не самим происшествиям, а тому, что им предшествовало и за ними последовало, так что сами они видятся уже не «досадной случайностью», а ступенью, важным этапом, неотъемлемой частью цельной нити жизни, из которой и сплетается наконец чудное кружево судеб мира Божиего.

Жалкое зрелище

Когда отвращается Бог от души за ее предательства… или нет: сама душа за свои измены теряет дерзновение к Богу и почти не надеется быть услышанной, когда «медная стена» преграждает ей путь к духовному, какая туча, какое темное царство обволакивает ее, какое жалкое тогда зрелище душа человека! Жуткое напрашивается сравнение: вот червь на асфальте, на которого наступила тяжелая нога прохожего: одна половина его раздавлена, влипла в асфальт, другая еще жива – судорожно вздымается, напрягается, дрожит, силится ползти, трясется от боли, как будто тянется к небу; кажется, простерла бы руки, взывая о помощи, но рук нет, голоса нет; одна безмолвная потуга оторваться от этой своей умершей, прилипшей к земле половины.

Что мы можем сами? Можем ли сами хоть немного помочь себе? Так же, как тот раздавленный червь! Только в муке раскачиваться, содрогаться, тянуться куда-то вверх, оставаясь болью прикованными к земле. Пока не вырвется душа из этой самости, не прорежется голос ее, призывающий Спасителя своего, пока не уверует в возможность чуда, в его необходимость для нее, до тех пор все так же будет маяться, беззвучно стонать в никуда... И как много душ именно в таком вот положении!

А ведь чудо вполне может совершиться: есть сила, способная исцелить, оживить, воскресить растоптанное и раздавленное, вдохнуть в мертвеца новую жизнь,– именно что не «подлечить», а «воскресить», даже заново «родить», превратить «червячка» в красивую и веселую летнюю бабочку, в лучах солнца порхающую с цветка на цветок, сладко пьющую нектар, которая будет так счастлива, что даже не захочет вспоминать об ужасах, пережитых, когда она была маленьким червячком, ползала по грязи и набивала брюшко этой грязью. Чудо великое, совершись и над нами!

Вовремя опомниться