Мстительные духи (ЛП)

— Мне напомнить тебе о Базане из деревни Торото?

— Не стоит.

Гуан рассмеялся, хотя и сдавленно.

— Он чуть не оторвал тебе руку, чтобы избить тебя ею.

Харуто хотел спорить, но Гуан не ошибался.

— Я все еще одолел его.

Гуан хмыкнул.

— Только потому, что он растерялся, когда ты не умер.

— Как говорил старый философ? Победа — это победа?

— Победа заслуживает любой цены. Поражение — монета без ценности, — сказал Гуан.

— Я был близко, — сказал Харуто, снег хрустел под ногами.

Еще вой рассек ночь, крик боли, страха и горя, смешанных в одно, изданный с такой силой, что даже Харуто замер. Это был не слабый ёкай. Этот был юным, но сильным. Его аура была массой смятения, он пытался выманить их состраданием, человеческим желанием утешить его ненасытное горе, но и пытался отогнать их парализующим ужасом.

— Откуда ты знаешь об этом месте? — спросил Харуто, когда вопль утих. Он мог бороться с аурой, годы обучения сопротивлению закалили его, он выдерживал чужие эмоции, давящие на него. Но Гуан был поэтом, а не оммедзи, и отвлечь его от ауры можно было разговором.

Гуан буркнул без слов. Этот звук он издавал, когда пытался собраться с мыслями.

— Мой сын тут учился, — сказал он, они увидели первые тела в снегу.

Харуто опустился на снег у тела.

— Шики.

Шики глубоко вдохнула, стала в три раза больше, чем обычно, а потом выдохнула, и порыв воздуха сдул снег с трупа. Она закончила с радостным чириканьем. Две ручки появились из пушистого тела, она потерла их, ведь справилась с работой, и руки пропали. Там был замерзший юноша в школьной форме, его кожа была белой, как снег, глаза большими, а рот — раскрытым. Снег под ним был красным, алый цветок был на груди. У него было ожерелье из шестеренок, пружин и гаек, так что Харуто решил, что он был из Кохрана далеко на севере. Его ладони были связаны шелковистой веревкой. Тонкие нити тянулись от его одежды, и когда Харуто коснулся их, они треснули, замерзшие.

— Я не видел сына годами, — продолжил Гуан, снова болтливый. — Он злился на меня за то, что я отдал меч. Всегда думал, что я должен был учить тут, а не… — он издал горький смешок, — тратить жизнь, записывая ложь о бесполезном шарлатане.

Харуто рассмеялся и вдруг замолк.

— Так я — бесполезный шарлатан?

Гуан просто смотрел на него.

Харуто отвернулся.

— Звал меня шарлатаном? Сколько жизней он спас? — он остановился и погрозил холодным пальцем старому другу. Он хотел оскорбить сына мужчины, но понял, что и он мог быть где-то в снегу.

Гуан похлопал Харуто по плечу.

— Знаю. Знаю. Он злился не на тебя, старик.

Ближе к главному зданию земля была во вмятинах, построения были разбитыми, десятки оружий на земле были как изо льда. Ёкай завопил снова, и Шики пискнула и спряталась в складки кимоно Харуто. Ее шерсть щекотала его кожу, но, когда он пытался дотянуться до нее, она уклонялась. Духи делали, что хотели, а Шики всегда была ловкой.

Они нашли больше тел на дороге, укрытой снегом, вокруг главного здания. Некоторые были учениками, другие напоминали учителей. Они сгорели, были разорваны и пронзены. Многие умерли с оружием в руке, но заточенная сталь не помогла им, как и техники, которым учили в академии. Это была резня.

У задней части главного здания академии они заметили ёкая, шагающего среди развалин. Он рылся в обломках черными когтями. Пятна лунного света падали на темную кожу. Его волосы были обгоревшей щетиной, на нем были разорванные хакама, но выше пояса он был голым. Спина была в мелких ранах, из некоторых еще текла кровь. Черные тонкие вены тянулись из пары колотых ран на шее ёкая. Это была не Воющая Женщина, не Хара Чинами. Она была просто страшной историей. Это существо было настоящим, мстительным духом, появившимся из одного из учителей или учеников Хэйвы, когда академия сгорела. Харуто смотрел, как ёкай вытащил из развалин замерзшую руку. Мстительный дух снова завыл, боль была такой сильной, что падающий снег стал кружиться. Харуто скривился, повернулся и увидел, что Гуан в ужасе глядел на мстительного духа.

— Это он? — спросил Харуто. — Твой сын?

Гуан дрожал. Он кивнул и отвернулся. Всхлип сотряс его, старый поэт сжался.

— Мне жаль, Гуан, — сказал Харуто. Он опустил ладонь на плечо друга, и Гуан рухнул на колени в снегу, дрожа.

Ёкай повернулся и пошел дальше в развалины балок, обгоревших стен, пепла и снега. Он раздвигал куски когтями, словно что-то искал. Они разглядели его. Он был высоким и худым. Он был сильным в жизни, но в смерти был призраком в мелких ранах, откуда темными струйками текла кровь. Его глаза были черными, без цвета, и его губы были испорчены порезами, неровные зубы торчали из десен. Он был теперь хассяку, ёкаем, который похищал детей и питался их кровью. Сын Гуана был учителем, защищал и тренировал детей, но его жестокая смерть исказила все, чем он был в жизни. Он был юным сильным ёкаем, появившимся не из одной смерти, а из общей трагедии учеников и учителей, умерших в Хэйве.

Гуан шмыгнул носом, поднявшись на ноги. Он вытер глаза ладонью в чернилах.