Мстительница

Труско очень ценил мои отчеты и то, как я отправляла его послания, но не требовались годы опыта, чтобы понять: бо́льшая часть этих сведений стоила дешевле, чем дыхаль. На «Монетте» все было по-другому. У Ракамора имелись друзья и союзники на множестве других кораблей, и они всегда перебрасывались лакомыми кусочками и секретами, хотя, в строгом смысле слова, соперничали друг с другом. Важно было то, что среди них не было ребят из картелей или настоящих головорезов. У них имелся кодекс поведения, и было естественно обмениваться услугами. Но Труско не являлся частью чего-то подобного, и ему доставались крошки и объедки – похоже, больше из жалости, чем из каких-то других соображений. С его слов получалось, что он знает абсолютно все корабли, а их капитаны – его закадычные приятели. Я бы на это купилась, не разъясни Прозор, что к чему. Она сказала, что Труско – неплохой разумник, поскольку ничем не насолил другим капитанам. Но он также не сделал ничего такого, что заставило бы их думать о нем как о равном себе. Можно купить корабль и команду, но нельзя купить уважение.

Труско был похож на ребенка, который все время хочет присоединиться к играм других детей, но хочет этого слишком сильно – так сильно, что они изумляются, отчего у него уже нет своих друзей, и в конечном счете вероятность попасть в новую компанию не растет, а уменьшается. Крохи сведений, которые к нам долетали и предназначались для Труско, были посланы в основном из сочувствия, и я знала, что они стоят недорого. То же самое было и с тремя шарльерами, в которые он вложил столько денег. Если бы те не были дешевками, другие корабли уже перессорились бы из-за прав на открытие.

По крайней мере, я могла улавливать сигналы, которые не предназначались для «Пурпурной королевы». Но даже от большинства из них было маловато пользы. Когда тебе сообщают, что шарльер вот-вот откроется, все без толку, если ты не в той части Собрания, – а со старушкой «Королевой» такое случалось постоянно. Труско жадно хватал мои отчеты, поглаживал записи большим пальцем, как будто состояние уже было у него в руках. Но я знала, что бо́льшая часть сведений – ерунда. И все же мне нравилось его радовать. Он так неистово набрасывался на эти крохи, что мне стоило немалых усилий не упомянуть про Клык. Надо было выбрать правильный момент – ни мгновением раньше или позже.

Тем временем я прислушивалась к шепотам. Постепенно стала узнавать некоторых отправителей, улавливая нечто вроде подписи в том, как они проталкивали свои безмолвные сообщения в суперсеть. Иногда мне было понятно, на каком они корабле или мире, но чаще всего не было никакой возможности определить их местонахождение или удаленность. Однако я всегда ясно представляла себе девушку или юношу – на год или два старше меня, как правило, не больше, и всегда в их собственной комнате костей, лишенной иллюминаторов. Они делились мыслями с подвешенным на проволоке черепом, который когда-то знавал собственные мечты. Некоторые были умелыми отправителями и звучали как чистые ноты в оркестре, а их послания всегда оказывались ясными и точными. Другие расплывались, и надо было напрягаться, чтобы получить то, что они прогоняли сквозь сеть, но это не всегда было виной отправителя. Их черепа могли оказаться маленькими, старыми или сломанными, или блестящая материя внутри них заканчивала мерцать, готовая обратиться во тьму. Или же они пытались послать сигнал по плохому каналу, используя шум вместо того, чтобы бороться с ним, – так было меньше шансов, что их подслушают.

Мне никогда не приходило в голову, что подобно тому, как я привыкаю к способу работы других чтецов костей, так и кто-то из них где-то мог привыкать ко мне.

Мы были в трех днях пути от второго шарльера, когда она прошептала:

– Фура. Скажи мне, что это ты.

Я ощутила прилив радости и надежды, подобный свету Старого Солнца, пробившемуся сквозь сгусток миров.

– Адрана! Это я, да! Я же сказала, что приду за тобой, верно? Знаю, прошло много времени, но мне надо было отыскать корабль, и… ох, ладно – не важно, что случилось со мной. Ты в порядке? Наверное, все не так плохо, раз она позволяет тебе пользоваться костями?

– Она не причинит мне вреда – по крайней мере, умышленно. Это единственная спасительная благодать, единственное, что не дает мне сойти с ума или сделать что-то отчаянное. Она вынуждена обходиться со мной очень хорошо, и она не может рисковать, доводя меня до изнеможения, иначе начнет получать неточные отчеты. Поэтому меня кормят, содержат в тепле, позволяют высыпаться, и она не смеет поступать со мной плохо – вдруг это лишит меня способностей. Но в этом нет ничего хорошего. Фура, она знает, что мы солгали – Гарваль и я. А это значит, она знает, что ты могла выжить.

– Она наказала Гарваль?

– Ты видела отца? Тебя везли обратно на Мазариль. С ним все в порядке?

– Я… да. Я видела отца. Все плохо, Адрана. Он…