Мститель

Он вытащил иx, отряхнул от земли, проверил, что золото и бриллианты в целости и сохранности, сел в седло и, взвалив иx на спину своей лошади, тронулся в путь…

Виктор нагнал Чуднова и уже ровно через три недели предстал перед атаманом Семёновым в Харбине. Бледный, исхудалый, с чёрной с проседью бородой, но в целом здоровый и готовый к продолжению службы. Он положил саквояжи к ногам атамана и доложил ему о происшедшем.

Семёнов нервно слушал его доклад и все время крутил ус. Когда Виктор закончил, атаман сказал:

– Спасибо Вам за всё, дорогой мой, Виктор Семёнович… Голубчик Вы мой… Дражайший человек. Честная, святая душа… Другие бы на Вашем-то месте, не ко мне бы со столькими опасностями приехали, а в Америку или в Европу, с такими деньжищами-то! Скажите мне, почему Вы не сбежали? Ведь белое дело проиграно… Только честно.

Виктор не ожидал такого вопроса, но честно ответил:

– Если бы я сбежал с деньгами армии, то это бы еще больше увеличило антисемитские настроения и привело бы к погромам, и кровь моих единоверцев была бы на мне…

Семёнов понимающе кивнул и обнял Виктора, прижав его к груди.

– Прошу Вас продолжить исполнять обязанности моего помощника и секретаря. Не откажете?

Виктор с радостью согласился. Атаман подписал соответствующий приказ, и Виктор ушел. В маленькой, снятой атаманом квартирке его ждала любимая жена, которую он так долго не видел.

Сцена 48

Декабрь 1923 года. Уже несколько лет как Шварцбyрды жили в Париже. Шолом и Хана вернулись к гражданской жизни спустя три года скитаний и войн. Внутренне Шолом был надломлен. Он потерял веру в будущее и во все свои идеалы юности… Они сняли маленькую однокомнатную квартиру в еврейском рабочем квартале. Шолом наконец-то получил долгожданные документы об увольнении из французской армии и начал получать ветеранскую пенсию. Хана работала портнихой, а Шолом снял место под свою мастерскую ремонта часов. В свободное время Шолом писал стихи, и на свои средства опубликовал свой сборник стихов на идишe «Сны и реальность» под псевдонимом Баал а холоймес (Сновидец)[167].

В воскресный полдень тишину нарушил телефонный звонок. Шолом подошел к аппарату и радостно воскликнул:

– Конечно, помню! Абрам! Как же я могу забыть моего друга по переписке?! В Париже? Конечно, приходи! Сегодня же! К семи! Ждем тебя на ужин!

Ровно в 19:00 во входную дверь позвонили, и на пороге оказался Абрам Рeвуцкий, бывший министр еврейских дел Украинской Народной Республики, в правительствax Чеховского и Остапенко[168].

Шолом и Абрам обнялись. Они видели друг друга впервые, хотя и вели активную переписку уже целый год. Абрам совершенно случайно прочел статью воспоминаний Шолома, посвященную погромам на Украине, и, узнав его адрес в редакции журнала, написал ему первым. Так завязалась их дружба.

После вкусного обеда, изобиловавшего изысканными блюдами, заботливо приготовленными Ханой, Абрам сказал Шолому:

– Ты делаешь великое дело, что детально описываешь в своих мемуарах все ужасы гражданской войны на Украине и жуткие погромы, унесшие столь много жизней наших родных и близких…

Шолом нервно встал из-за стола. Слёзы выступили у него на глазах. Он подошел к окну и посмотрел на улицу.

– А знаешь, ведь есть те, даже среди наших, кто отрицает личную ответственность и вину Петлюры в погромах! – горько проговорил Шолом.

Абрам зло отшвырнул от себя чайную ложку, и она звонко ударила по фарфоровой чашке.

– Такое говорить могут или украинские националисты и их агенты влияния, или законченные идиоты, не знающие о проиcхoдившем там ровным счетом ничего! Я был министром по еврейским делам УНР[169]! Зачем им был нужен такой министр? Для пускания пыли в глаза Франции, Англии и Америке. Посмотрите, мол, какие мы демократы! Какие мы цивилизованные и современные! Нет, мол, у нас никакого антисемитизма! Поэтому дайте нам денег и оружия и поддержите нас везде, где можно. А на самом деле шло истребление нашего народа повсеместно… И отдавал свои хитрые устные приказы, дабы не было улик, Петлюра, да сотрется имя его!

Абрам нервно вскочил со стула и начал ходить по комнате взад и вперед:

– Антанта сделала свой выбор. Они поставили на Деникина и на белых. Им не нужна была УНР. Поэтому скоро все в УНР поняли, что не было никакого толку в этом демократическом спектакле. Сколько раз я ходил по их кабинетам! Ходил ко всем, к кому только мог! Сколько раз я умолял лично Петлюру сделать хоть что-то для того, чтобы остановить погромы! Но ничего конкретного он не сделал! Только видимость! Несколько телеграмм[170] о борьбе с погромами[171]и пресловутый приказ номер 131 о противостоянии еврейским погромам!