Мститель

– А то! Eё муж сейчас работает у белых в контрразведке секретарем. На днях они закончили разбирать архив казненного на той неделе комиссара Саши Фельдмана, а там фигурирует твое имя! Они уже внесли тебя в список разыскиваемых революционеров, которых надо либо арестовать, либо убить! Пойми это! Тебе нельзя выходить на улицу! И сбрей уже свои усы! А лучше и голову побрей наголо!

Шолом стоял на балконе и смотрел на прекрасное море, видневшееся вдали.

И в этот миг в его памяти всплыл образ его отца Иче и один из их последних разговоров с Авигдором.

Он отчётливо увидел лицо отца и услышал его слова:

– Свинья перевернулась на другой бок… Это не наша земля… Здесь всё проклято…

Шолом вздрогнул и, наверное, впервые в жизни, сказал жене:

– Ханале, как же ты права… Здесь все проклято… Уедем. Не откладывая ни дня. Назад, назад… В милый сердцу Париж, где равенство и братство, порядок и закон, где нет погромов, нет лютого антисемитизма, и где не льется реками еврейская кровь…

Шолом последовал совету жены и побрился. Чудом Хане удалось купить билеты на пароход во Францию. В конце декабря они должны были навсегда оставить Россию. Два с лишним месяца Шолом прятался от белых и старался без надобности не выходить на улицу.

За несколько дней до нового, 1920 года Хана и Шолом взошли на борт корабля «Николай Первый», отправлявшегося в Стамбул. Они прибыли в Турцию вторым классом, а оттуда приехали в Мерсин, затем в Искендерун, турецкую Александрию, откуда отбыли в Бейрут, а оттуда в Порт-Саид, и лишь оттуда в Марсель.

Париж встретил Шолома серым осенним небом и шумной суетливостью светской беготни. Непривычным было все. Шикарные магазины и уютные кафе, богато разодетые пешеходы и обилие автомобилей и электрического света…

Они сели с женой в такси, и учтивый шофер повез их к друзьям, у которых они получили разрешение пожить, пока не найдут себе подходящую квартиру на съём.

Шолом смотрел в окно, по которому текли капли дождя, и они казались ему слезами убитых… Грудь болела, и ныла раненая рука, но он улыбался жене, и то и дело сжимал в своей здоровой руке её теплую ладошку.

Сцена 43

Виктор и Люба полюбили друг друга. Они встречались в ресторанах и кафе, гуляли по городу, и вскоре осознали, что больше не могут жить по отдельности.

Шла осень 1920 года. Это было тяжелое и тревожное время для белых войск атамана Семенова. Фронт рушился. Приближались ненавидимые всеми орды красных. Японцы решили умыть руки, и 15 октября начали эвакуацию своих войск. Виктор знал, что война проиграна и что Семенов уже назначил на 21 октября эвакуацию Читы…

В городе царили страх и панические настроения. То тут, то там виднелись многочисленные груженные всяческим скарбом брички и автомобили. Все, кто мог, все, кому было что терять и вывозить, спешили покинуть город. Слухи о каких-то особых карательных отрядах ЧК, выдвинутых красными к городу, ползли отовсюду как змеи… Те, у кого были деньги, спешили уехать как можно дальше из обреченной Читы.

Варианты были у тех, у кого были деньги, не местные, тающие на глазах и превращающиеся в ничто семеновские рубли, а царские червонцы, американские доллары, японская и китайская валюта. В Монголию бежать мало кто хотел. Дикое и гиблое место. А вот в Китай устремились многие, особенно в Харбин, где уже было много русских. Кто-то хотел попасть в Японию. Кто-то думал о поездке еще дальше, морем, в Европу или в Америку. Но на все это нужны были очень большие деньги, которых у многих не было. Большинство же людей в страхе ожидало прихода красных, а остальные решили отступать с армией Семенова, покуда есть еще под ногами русская земля, а там как Бог даст…

Виктор стоял, в своей новой, чудом недавно полученной шинели из английского сукна, и в папахе, рядом с озябшей Любой на улице. Он решил не мешкать и предложил Любе заключить брак в синагоге, как положено, по закону Моисея и Израиля. Та с радостью согласилась.

– Любонька, красавица моя, выходи за меня замуж! Я очень тебя полюбил… – выпалил он.

– И я тебя полюбила, родной мой… Конечно, пойду… – сказала она и поцеловала его в гладко выбритую щеку.

Все произошло настолько спонтанно, что Люба даже не успела осознать, как подъехал извозчик и отвез их с Виктором на угол Ингодинской и Камчатской улиц, к бежевому трехэтажному зданию синагоги.

Синагога Читы, закрытая Советской властью в 1918 году, была открыта атаманом Семеновым, как только он свергнул власть Советов. Евреи поддерживали режим атамана деньгами, а он гарантировал им свободу вероисповедания и относительную безопасность от погромов и экспроприаций. Их вежливо принял раввин, который после короткой беседы с молодыми людьми, собрал десять правоверных евреев[154] и провел обряд бракосочетания.

Счастье Любы и Виктора в Чите было недолгим. Они прожили всего неделю в квартире Виктора, и то все это происходило на фоне нарастающей паники и слухов о приближении красных.