Можайский — 7: Завершение

Так вот, милый Вадим Арнольдович: обстановка, в которую мы с вами угодили, крайне напряженная. Я нахожусь под постоянным наблюдением, поэтому свободно действовать можете только вы. Прямо сейчас возьмите на заметку сидящего слева от вас — через стол — господина: полагаю, он покажется вам знакомым, а если нет — не беда. Просто следуйте за ним, когда он покинет кафе. Проследите, куда он направится и, по возможности, установите его местожительства.

Далее. Гостиница Сан Галло находится здесь же, поблизости: буквально в двух шагах от площади, прямо за прокурациями. Меня заверили, что никаких русских в ней нет, равно как нет, получается, и Молжанинова, но вы проверьте это. Только будьте осторожны: дело нешуточное. Придумайте что-нибудь со свойственной вам, в чем я убедился, находчивостью. Чувствую, нас решили поводить за носы!

И последнее на сегодня: сейчас подойдите к моему столику и учините что-нибудь вроде скандала — это будет ожидаемой реакцией, без каковой сопровождающий меня полицейский может что-нибудь заподозрить. Вы понимаете: итальянцы и сами настолько горячи, что и во всех других ожидают увидеть такую же горячность.

Связаться со мной вы сможете вот по такому адресу: палаццо Мантони. Но сделайте это только при самой настоятельной необходимости. Если ее не будет, ждите моих инструкций: я найду способ — навроде того, посредством которого вы уже получили мою записку в вашей собственной гостинице.

Ну, с Богом! Действуйте!

Вадим Арнольдович тщательно — на множество кусков — порвал листок и поднялся. Официант — не переставая, впрочем, улыбаться — благоразумно отошел от столика на шаг.

— Синьор? — спросил он Вадима Арнольдовича.

— Моменто! — покосился на официанта Вадим Арнольдович и взял в руку бокал.

Далее последовала возмутительная сцена: Гесс — с бокалом в руке — проделал — не спеша, под любопытными взглядами посетителей кафе — путь до столика Можайского и встал подле него, совершив церемонный полупоклон.

— Эгреджио синьоре![21] — сухо вымолвил он. — Вы нанесли мне оскорбление, что совершенно недопустимо для порядочного человека. Полагаю, вы не откажетесь встретиться со мною завтра…

Вадим Арнольдович деланно запнулся и перевел оледеневший взгляд на того, кого он посчитал — из двоих спутников-мужчин Можайского — полицейским агентом:

— Где у вас тут принято стреляться?

Агент — если только это и вправду был агент — поперхнулся:

— Стреляться? Стреляться? — затараторил он. — Почему стреляться?

— А вот почему! — ответил ему Гесс и выплеснул в лицо Можайского шампанское.

Шампанское, впрочем, в лицо его сиятельству не попало: уж очень ловок оказался Вадим Арнольдович, вроде бы и проделавший всё, что было необходимо, но так, что жидкость и брызги по большей части оказались просто на столе.

Можайский, отряхиваясь салфеткой, встал. Его всегда мрачное лицо сделалось настолько зловещим, что тут же — не медля ни секунды — на Можайского навалились оба его спутника, также повскакивавшие из-за стола.

— Стойте, стойте! — кричал один.

— Остановитесь! — вторил другой.

Девицы хлопали ресницами, но — это было очевидно до смешного — без всякого страха.

Можайский высвободился из объятий:

— Но, господа! — «возмутился» он. — Вы же видите: мне нанесено страшное… нет: чудовищное оскорбление! Такое только кровью смывается! Не знаю, как у вас, а у нас в России…