Комки начали растворяться, превращаясь в тонкую темную слизь, после того, как они оказались на воздухе. Они потрескивали и шипели. От них поднималось зловоние, как смрад из ямы для трупов.
За его спиной распахнулась дверь. Тонкая тень легла на пол.
— О, папа, посмотри, что ты наделал! — прозвучал раздражённый голосок дочери. — Tы не был готов, да?
— Не был, — пробормотал Смит, думая о своём сне. — Нет, не был. Мне очень жаль. Я не был… готов.
— Папочка! — нахмурилась дочь, скрестив руки на груди во фланелевой пижаме. — Ты был плохим мальчиком.
— Я… я знаю.
— Пойдём, — фыркнула она.
Её маленькая ручка вывела его из спальни, вниз по лестнице, на улицу. Легионы светлячков освещали двор на фоне знойного заката. Голый Смит следовал за дочерью вниз по склону холма за его домом.
— Скорее, папочка!
Ветки царапали ему лицо и грудь, но он этого не чувствовал. Пятнистый лунный свет освещал их путь; лес выглядел лабиринтом. С каждым шагом приходило какое-то пульсирующее откровение, как брюшная полость Марии до того, как Смит вскрыл её, и как его пульсирующая головная боль.
Овраг был пуст, если не считать корки дезактивирующей пены, которую здесь распылили. Джинни постоянно подгоняла его, как в тот раз, когда он повёл её в торговый центр к Санте. Но теперь их ждал не Санта. Смит чувствовал, как нечто тянется к его мозгу, и зовёт его…
— Сначала ты должен был навестить Отца, папочка. Но ты этого не сделал. Вот почему дети Матери умерли в мамочке.
— Да, — пробормотал Смит.
В сотне ярдов за оврагом Смит увидел его. Контейнер, идентичный первому, только этот был чёрным, а не белый.
Он посмотрел вниз.
Смит опустился на колени перед контейнером. Крышка открылась от его прикосновения с влажным хлопком и сосущим звукам. Но его голые колени вылилось множество извивающихся белых сперматозоидов. Смит усмехнулся. Он зачарованно зачерпнул руками мясистую грязь. В его пальцах зашевелилось белое семя Отца…
— Ещё не поздно, папочка.
Над ним бушевал лунный свет.
Джинни кивнула.
Смит уткнулся лицом в комковатую белую жижу и принялся за еду.
Джинни лежала на ковре перед телевизором, подперев руками подбородок.
Наверху Смит был в восторге.
— Я не могу поверить.
— Что, дорогой?
— Черношеий синий соловей. Круто.
Он положил бинокль и лёг рядом с Донной. Теперь осталось недолго. Она поцеловала его и улыбнулась. Смит тоже улыбнулся и нежно погладил огромный живот под ночной рубашкой. Он был раздутый, красивый, натянутый и такой тёплый.
Он приложил к нему ухо и прислушался. Он
Донна заснула в его объятиях. Смит погладил драгоценный живот. Ему не терпелось увидеть,
Не тот парень
(Перевод: Zanahorras)
— Мы изрядно попортили его, — заметила Уэндлин.
Рена ухмыльнулась.
— Ага. Классно, да?
Ни одна из женщин, кстати, не носила трусиков. Когда каждая из них наклонилась над большим открытым
— Этот был смешной, — сказала Рена.
— Ага, — согласилась Уэндлин. — Горлопан и каламбурщик.
Рена хихикнула:
— Одним долбоебом-красавчиком, оскорбляющим женское общество, меньше.
Лунный свет, колеблющийся через высокие деревья, высвечивал пятнами их вытянутые спины и ноги. Где-то ухнула сова. Прямо под ними пологий ручей бурлил по камням.
Они обе надели латексные перчатки, когда склонились над трупом; только потому, что они были импульсивными, не означало, что они были тупыми. Они прочитали все об углекислородных лазерах полиции штата и специальных процедурах со смолой, которые могут снять отпечатки пальцев с человеческой кожи. Не может быть, чтобы этих двух девах поймали. Уэндлин не могла представить себе ничего более ужасного: жизнь в государственной тюряге, в сточной канаве, за стеной. Она не была против женских удовольствий, но каждую ночь вылизывать, покрытую коркой, пизду 150-килограмовой «мамы» из тюремного блока было ей не по кайфу. Конечно же, нет.
— Дерьмо! — вдруг забеспокоилась Рена. — Где его…
Уэндлин, свирепо взглянув, застыла с плоскогубцами.