Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа

Разговоры моего пациента во сне, разумеется, становились поводом для частых ссор, и все больше ночей он проводил в местных отелях, у своей сестры или у друзей. Шокированный подобным поворотом событий, Роберт уже был на приеме у психиатра – он переживал, что с ним происходит что-то ужасное. Психиатр ничего не обнаружил, и мужчина стал беспокоиться, что у него может быть какая-то неврологическая проблема – опухоль мозга или деменция, – которая и вызвала столь кардинальные перемены в его ночном поведении.

Эта история застала меня врасплох. Я повидал немало пациентов с необычным поведением по ночам, однако никогда не сталкивался с чем-то подобным. Все это было странным и необычным по многим причинам.

Разговоры во сне практически всегда являются разновидностью сомнамбулизма – это парасомния глубокого сна, распространенная у детей, но редко наблюдаемая у взрослых.

Как и в случае с ездой Джеки на мотоцикле и ночными ужасами Алекса, разговоры во сне возникают во время самой глубокой фазы сна, когда часть мозга просыпается, в то время как весь остальной мозг продолжает крепко спать. Люди могут вести полноценные разговоры с широко открытыми глазами и выглядеть во всех смыслах бодрствующими, однако их разговор зачастую оказывается совершенно несоответствующим обстоятельствам – человек говорит о той ситуации, которую представляет себе во сне. Случай Роберта, однако, был совсем другим.

Во-первых, когда мы впервые встретились, ему было шестьдесят два, и внезапное начало парасомнии глубокого сна в этом возрасте без каких-либо подобных проявлений в прошлом сильно настораживает. Кроме того, само содержание его разговоров, мягко говоря, необычное. Большинство людей во сне говорят на обыденные темы, иногда спорят, либо, как в случае с ночными ужасами, речь идет о надвигающейся опасности. Столь навязчивая и узкая тема разговора, да еще и со столь мрачным подтекстом, была мне совершенно в новинку.

Другим возможным объяснением было бы то, что он страдает от расстройства быстрого сна, досаждающего Джону (из третьей главы нашей книги), когда паралич, обычно сопровождающий сновидения, по какой-то причине не наступает. Такие расстройства обычно дают о себе знать в более позднем возрасте.

При расстройствах БДГ-сна речь редко бывает разборчивой и чаще всего состоит из ругани, криков или бормотания.

Если бы дело было в расстройстве быстрого сна, то можно было бы ожидать, что Роберт будет хотя бы частично помнить содержание снов, когда его будят вопли Линды.

Оказавшись в некотором замешательстве, я предложил Роберту провести исследование во время сна, чтобы понять, что происходит с ним ночью, а также встретиться с Линдой, чтобы узнать подробности. Роберт охотно согласился провести ночь в клинике, однако скептически отнесся к идее моей встречи с Линдой. Она не хотела обсуждать их проблемы с посторонними.

Несколько недель спустя я снова встретился с Робертом, чтобы обсудить результаты его исследования. Оно действительно кое-что показало. У него был выявлен синдром апноэ во сне средней тяжести. Он громко храпел, а его дыхание прерывалось примерно тридцать раз в час.

Во время исследования у пациента никаких разговоров во сне замечено не было. Помимо грохота его храпа, ничего не было слышно. Ни малейшего стона или шепота. Во время исследования во сне частенько не проявляются симптомы парасомнии глубокого сна, но Линда утверждала, что он разговаривает во сне каждую ночь. Что ж, как минимум я мог исключить расстройство поведения БДГ-сна, потому что исследование однозначно показало наступление в этой фазе ожидаемого паралича. Тем не менее я лишь ненамного продвинулся в постановке диагноза.

Один из моих старших коллег, тот еще балагур, частенько использует поговорку: «Зашел в тупичок – дави на пятачок». Она уходит своими корнями во времена, когда расстройствами сна занимались исключительно врачи-пульмонологи, которые воспринимали любую проблему через призму апноэ во сне. В поговорке имеется в виду использование СИПАП – той самой маски, которая так помогла Марии. Как бы то ни было, в данной ситуации эта мера имела смысл. Я знал, что Роберт страдает от серьезного апноэ во сне, и в теории нарушение сна вследствие прерывания дыхания могло провоцировать парасомнию глубокого сна. Так что, будучи в отчаянии, я вручил ему маску с аппаратом и, скрестив пальцы, понадеялся, что он вернется излеченным от своих разговоров во сне с благодарностью за героически спасенные мной отношения.