Фон Нейман также объяснил, что мозг намного меньше любого компьютера и содержит гораздо больше компонентов (так было до появления транзисторов, первые прототипы которых разработали всего за год до выступления ученого, позволив сделать первый шаг в уменьшении размеров компьютеров, но такая точка зрения актуальна до сих пор). Прежде всего, он указал одним из главнейших вопросов в нейробиологии, используя глагол, который сейчас воспринимается вполне обычно, но в то время привнес новизну: «Как [нейрон] кодирует непрерывное число в цифровое обозначение?»
Приняв, что подход Мак-Каллока и Питтса доказал, что «все, что может быть исчерпывающе и однозначно описано… ipso facto[193] реализуемо подходящей конечной нейронной сетью»[194], Нейман обозначил практические проблемы, связанные с достижением данной цели. Нечто столь простое, как визуальная аналогия – к примеру, «объект похож на треугольник», – может предполагать «совершенно нереальное число» составляющих. Ученый пессимистически заключил:
Фон Нейман утверждал, что невозможно построить модель даже некоторых относительно простых психических процессов – доступна лишь частичная имитация реальной нервной системы, предназначенная для этого расчета. Он опасался, что любое материальное представление человеческого мозга, основанное на подходе, изложенном Мак-Каллоком и Питтсом, может оказаться «слишком масштабным, чтобы вписаться в физическую вселенную».
Ученый фон Нейман утверждал, что невозможно построить модель даже некоторых относительно простых психических процессов.
На той же конференции в Пасадене Мак-Каллок прочитал лекцию под провокационным названием «Почему разум находится в голове». (До смешного банальный ответ, данный в последнем абзаце, состоял в том, что именно там расположены все нейроны.) Он тоже теперь пессимистично относился к возможности построения модели мозга.
Питтс занимался отображением отношений ввода-вывода для простых рефлекторных дуг «и пока не получил очень простого ответа», сообщил Мак-Каллок, прежде чем продолжить: «Нет ни малейшего шанса, что мы сможем сделать даже это для всей коры головного мозга» [42]. Подобное не стало бы неожиданностью для большинства нейрофизиологов ни тогда, ни сейчас.
Через несколько недель после этой встречи Винер опубликовал «Кибернетику, или Управление и связь в животном и машине», которая изменила все. Термин «кибернетика» начали использовать для обозначения отдельной научной области (Винер образовал его от древнегреческого словосочетания, означавшего «искусство управления»). Книга же стала международным бестселлером, несмотря на содержавшиеся в ней обширные уравнения, непонятные для большинства читателей и полные ошибок, – иными словами, приобрела решающее значение как для ученых, так и для широкой публики. Сам Винер был титанической личностью и привлекал внимание прессы. Дородный, в очках с толстыми стеклами и бородой Ван Дейка, Винер учился у Бертрана Рассела еще подростком – первый том его автобиографии носил точное, хоть и, пожалуй, нескромное, название «Экс-вундеркинд». Его семейная жизнь была непростой: хотя отец Винера был русским евреем, мать ученого придерживалась антисемитских взглядов и была сторонницей Гитлера. Таффи Мак-Каллок вспоминала, как Винер приезжал в загородный дом ее родителей и купался нагишом в близлежащем озере: «Он был настоящим эксцентриком. И походил на лягушку с выпученными глазами. Я помню, как Винер, с большим, выступающим вперед животом, плавал в озере, беспрестанно болтал, размахивал сигарой в воздухе и медленно уходил под воду». Дочь Винера также помнила эти купания голышом и угрозу домашнего скандала, которую они представляли: «О, если бы мама пронюхала об этом, представляю, как она вышла бы из себя» [43].