Мозг: биография. Извилистый путь к пониманию того, как работает наш разум, где хранится память и формируются мысли

Это видение, заходившее гораздо дальше, чем теория Сми двадцатилетней давности, подразумевало, что, независимо от кажущейся непроницаемой природы мысли и ее отношения к мозгу, в итоге мысль все же будет объяснена путем создания соответствующей машины. Хаксли полагал, по крайней мере на данном этапе его собственного интеллектуального развития, что материя способна мыслить.

После смерти Дарвина в 1882 году биологи-эволюционисты, по-видимому, утратили веру в материальную связь между мозгом и разумом. Ученый, которого многие считали преемником Дарвина, Джордж-Джон Роменс (ныне забытый и изучаемый разве что историками), вскоре стал придерживаться взгляда, граничащего с панпсихизмом – идеей, что вся материя каким-то образом сознательна, – и отказался от естественного отбора как движущей силы биологической адаптации.

Роменс не только был уверен, что «связь между разумом и материей не поддается объяснению человеческими способностями», но и задавался вопросом, может ли естественный отбор объяснить сложные инстинкты. Особенно его поразили сфексы – осы, которые роют гнезда в земле и хоронят парализованную гусеницу рядом с отложенными яйцами. Это заставило Роменса усомниться в том, что природа «могла когда-либо развить такой инстинкт из просто случайных вариаций» [25].

В противоположность этому пионер британской психологии, Конви Ллойд Морган, работавший в 1890-х и в начале XX века, верил, что такое поведение может возникнуть в результате естественного отбора.

Ученый продемонстрировал, что птенец клюет зерно, хотя и не учился этому, и объяснил его поведение особой организацией нервной системы молодой птицы, в которой «стимул производит данный результат через ествественную координацию, не зависящую от сознательного знания или опыта» [26]. Взгляды Ллойда Моргана на природу сознания менялись с течением времени, но в 1901 году он выдвинул так называемую двухаспектную теорию сознания:

«Самое надежное допущение заключается в следующем: то, что с точки зрения физики и физиологии является сложным молекулярным нарушением, с позиций психологии есть состояние сознания. Это два различных аспекта одного природного явления. Почему оно должно иметь два столь различных аспекта, мы не имеем ни малейшего представления».

Некоторых французских философов такое объяснение не убедило – бывают ли они вообще убеждены в чем-то? – и утверждали, что, какие бы функции ни выполнял мозг, он не отвечает за порождение мысли. Следуя за Декартом, они подчеркивали, что мысль – это нематериальная субстанция. В 1883 году Анри Бергсон[103] утверждал, что «если бы мысль была в голове, она заняла бы там место, рассекая которое можно было бы в итоге обнаружить ее на конце скальпеля… Но мысль не живет в мозге» [27].

Мысль – это нематериальная субстанция.

В 1872 году психиатр Генри Модсли, обеспокоенный назревавшим кризисом уверенности, который распространялся среди некоторых ученых, попытался успокоить научное сообщество:

«Утверждение, что нельзя вообразить, будто материя, каким бы сложным состоянием или организацией она ни обладала, порождает сознание, чувства и мысли, – это лишь обращение к самодостаточности человеческого интеллекта в наши дни и своего рода аргумент, который, если логически довести его до конца, воспрепятствовал бы созданию новых концепций, в силу неведения еще недостижимых для нас» [28].

Другими словами, даже если мы в настоящее время не понимаем конкретного явления, это вовсе не означает, что мы не сможем понять его никогда. Утверждать, что есть вещи, недоступные для осознания, значит подрывать весь смысл науки, который и заключается в объяснении тех вещей, что пока еще необъяснимы.