«Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!..»Балда!Вы забыли о пушкинской пуле!Что ветры свистали, как в дыры кларнетов,В пробитые головы лучших поэтов.Стрелою пронзив самодурство и свинство,К потомкам неслась траектория свиста!И не было точки. А было — начало.Мы в землю уходим, как в двери вокзала.И точка тоннеля, как дуло, черна…В бессмертье она?Иль в безвестность она?..Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой —Вторая проекция той же прямой.В природе по смете отсутствует точка.Мы будем бессмертны. И это — точно!«Ты с теткой живешь. Она учит канцоны…»
Ты с теткой живешь. Она учит канцоны.Чихает и носит мужские кальсоны.Как мы ненавидим проклятую ведьму!..Мы дружим с овином, как с добрым медведем.Он греет нас, будто ладошки запазухой.И пасекой пахнет. А в Суздале — Пасха!А в Суздале сутолока, смех, воронье,Ты в щеки мне шепчешь про детство твое.То сельское детство, где солнце и кони,И соты сияют, как будто иконы.Тот отблеск медовый на косах твоих…В России живу — меж снегов и святых!Гойя
Я — Гойя!Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.Я — Горе.Я — голосВойны, городов головни на снегу сорок первого года.Я — голод.Я горлоПовешенной бабы, чье тело, как колокол, било над площадью голой…Я — Гойя!О гроздиВозмездья! Взвил залпом на Запад — я пепел незваного гостя!И в мемориальное небо вбил крепкие звезды —Как гвозди.Я — Гойя.«Сидишь беременная, бледная…»
Сидишь беременная, бледная.Как ты переменилась, бедная.Сидишь, одергиваешь платьице,И плачется тебе, и плачется…За что нас только бабы балуютИ губы, падая, дают,И выбегают за шлагбаумы.И от вагонов отстают?Как ты бежала за вагонами,Глядела в полосы оконные…Стучат почтовые, курьерские,Хабаровские, люберецкие…И от Москвы до Ашхабада,Остолбенев до немоты,Стоят, как каменные, бабы,Луне подставив животы.И поворачиваясь к свету,В ночном быту необжитом —Как понимает их планетаСвоим огромным животом…Кто ты?
(Из поэмы)