Мост

Медленно ползли автобусы, ещё медленнее поднимались в гору у центральной гостиницы троллейбусы и никакого дела им было до одиноко стоящего на крыльце арбитражного суда нервно курящего пожилого уставшего человека. Просто пожилого, просто уставшего, просто человека, а уже никакого не бизнесмена, а просто рядового голодного горожанина, который ещё не обедал и у которого к пяти часам вечера не было ни крупинки еды, ни капельки водички во рту. И уже никакого предпринимателя, а просто холодного и голодного и совсем не богатого.

Разбит? Подавлен? Нет! Убит! Убит событиями сегодняшнего дня так, что даже сам ещё ничего не понял. Не понял. Нет, понял, конечно, где- то там в глубине души, сознания, подсознания, кожей ознобом своим понял, что гол. Что конец. Что это все. И бизнеса у него больше нет, и не нужен он никому.

И городу был от неинтересно, что там за человек стоит и непонимающе смотрит на него. На него абсолютно пустого человечка. На оболочку, оставшуюся от человека.

Виктор тряхнул головой, скидывая эту плаксивую блажь. Ничего, ничего, не из таких ситуация вылазили.

До встречи с братками еще час. «Пойду пешком». -решил Виктор.

Ресторан «Заречный» был в бору за рекой. Минут 20 пешком. Виктор снова оказался на мосту.

Как-то так получилось, что мост его единственный сегодняшний друг. Не постоять на нем, не покурить, не порадовать его своим присутствием, не посмотреть вдаль, откуда течет река, Виктор не мог. Есть пять – десять минут.

Вода уже не отражает синеву неба, не сверкает исковерканными облаками, и мутно-коричневая вовсе непривлекательна. Но даль, но вид города завораживают, а зажигающие кое-где уличные фонари образуют мерцающие линии, которые прощальным тропинками заманивают к воде, к ласкающей волне, к избавлению от всех тягот жизни.

Улетела в воду сигаретка и не стало ее, как не стало квартиры, машины, производства.

Одна надежда на салон. Одна соломинка.

Ребята уже были на месте. Виктор подсел за стол.

–Ты парень наш, Левый, не забыл, кто тебе в девяностые и ларёк подарил. Молодец. Вырос. Состоялся. Но законы ты наши знаешь.

Виктор поежился. До сих пор, когда на кладбище бывает, могилы знакомых своих посещает. Все знакомые: и Прокоп, и Андрюха, и Музыкант, и Сашка Чёрный. Памятники у них красивые, мраморные.

Чего тут не знать. Деньги взял, отдавать надо.

–Да понимаешь, Серый, вложился я, салон купил, часть на материалы, на станки.

–Слышал я про твои станки. Профукал все банкиру.

–Всё знают, – удивился Виктор, и про станки, и про производство, и про квартиру. Значит не прокатит про машину. Ладно. Еще попробуем.

–Недельку дай, Серый. Вот вагон с мебелью уже дошёл до Воркуты. Через неделю будут деньги у меня. Я верну, в два раза больше верну.

Серый покачал головой.

–Ты знаешь, смена караула у нас. А за тебя поучиться некому. Срок, третий срок возврата, когда был, напомни – ка?

–Позавчера.

–Во! И сегодня в шесть часов вечера последний. Так?

–Так.

–Так скажи спасибо, что жив ещё. А то бы уже давно рядом с Музыкой лежал.

Пашка Музыка был лучшим другом Виктора. Все мечтал вырваться из этой паутины. Не получилось у парня. И памятник у него скромненький из простого бетона. Родители поставили.

–В общем, – подвел итог Серый, – давай не дури. Деньги принес?

–Нет? Ладно, понимаем. Кризис, он везде кризис. Понимаем. Не варвары же мы. Но и ты нас пойми. Ребятам там жить надо. Там тяжело им без нашей помощи. А ты не только проценты, ты долг не возвращаешь. Нельзя так. Не по понятиям.

Машет рукой. Подбегает кругленький улыбчивый человечек в плаще, белой рубашке, и красным галстуком. Достаёт портфель, отдаёт Седому листочки.

– Вот – бросает их на стол Седой. Подписывай.

– Это что?

–Дарственная на твой мебельный салон. Печать-то с собой? Беднячек.

То ли это пренебрежительное “беднячек”, то ли вся неудача, глупость, злость и неуправляемость сегодняшнего дня так разозлило Виктора, что вскочил он, схватил бутылку и с размаху хотел разбить её о блестящий шар лысины Седого.

Да не получилось. И вместо Седого он оказался прижатым к столу вместе с вывернутой за спину правой рукой и уже без бутылки. Потом полетел на пол. Били, видимо, от души. Очнулся он от вылитого на голову шампанского. По лицу текла кровь из разбитой брови, заплыл глаз, правый ничего не видел, саднили ребра.

– Тихо, тихо, ребята, – скомандовал Седой, – хватит. Сади его.

Не дури, Левый, не дури. – спокойно продолжал так и не сдвинувшийся со своего места Седой, – Не дури. Доставай печать и подписывай.

Виктор даже не стал читать документы. И глядя на трех быков, двух стоящих за Седым и одного за своей спиной, вдруг улыбнулся. Вспомнив как лет 35 назад он в своих новых японских трениках, вытянувшихся на коленях так же, стоял над плачущим и молящим пощады кооперативщиком, тыкал ему в лицо кулаком и твердил:

–Куда деньги спрятал, сука буржуйная? Где деньги?

Кооперативщик клялся, что все вложил в товар, что у него маленькие дети, но никто его не слушал и в общей звериной злобе били и били, пока голова его на тощей шее не стала болтаться, как мяч на веревке.