Филарет в полном митрополичьем облачении, с крестом в руках, окружённый клиром[31], стоял в Успенском соборе. Здесь же находились горожане, подавленные предстоящей бедой. Все исповедались, причастились и ждали...
Филарет передал посох протопопу Савватию, приблизился к мощам святого Леонтия, облобызал их и коленопреклонённо им поклонился. Народ благоговейно следил за ним, и Филарету почудилось, что в соборной тишине раздался подобный шёпоту голос:
— Иди и смотри!
Прошептав слова молитвы, Филарет вместе с клиром двинулся к потайному выходу. Но тут случилась досадная неожиданность. К Филарету приблизился безумный старец и, указывая не него перстом, произнёс:
— Сей ложный духовный пастырь задумал впустить в святой храм волков губительных.
Протопоп строго остановил его:
— Пошто хулу глаголешь на владыку?
Но безумный старик продолжал что-то кричать. Слова его будто толкали Филарета в спину, и он невольно прибавлял шаг. Когда Филарет вышел к соборной площади, мятежники готовились к приступу Успенского собора.
Филарет подумал в эту минуту, что три с половиной века тому назад Батый пощадил Ростов. Что же ждать от христианина-католика Сапеги и своих же православных? Филарет неоднократно слышал, как свирепствовали тушинцы, как они пытали пленников, как не гнушались ни осквернением святых церквей, ни поруганием священного сана. Теперь злодеи перед ним, обрызганные кровью, готовые ворваться в главный ростовский собор.
— Остановитесь, или Божий гнев падёт на вашу голову! Вы призвали три казни, возвещённые от Бога: голод, мор и войну. Пошто предаёте смерти людей без вины? Своим мятежным приходом вы делаете Богу досаду. Или вы не христиане, что чините тесноту и обиду многим православным людям?
К Филарету приблизился Ян-Пётр Сапега, которого митрополит видел впервые. Он не был похож на своего двоюродного брата, но Филарет слышал, что отряд мятежников привёл он. Лицо у него опухло от постоянного пьянства, о нём говорили: «Вечно пьяный Сапега». Не надо было особенно вглядываться в этого человека, чтобы понять, что для него нет ничего святого.
— Тебе, Филарет, мы тесноту чинить не станем. Нам ведомо, что ваш государь Димитрий изволит пожаловать тебя новым духовным чином. Мы возьмём в заложники чернецов твоих!
Взглянув на протопопа Савватия, Сапега добавил:
— И бельца этого. Мы представим их в Сергиевой лавре, дабы обменять на наших храбрых воинов, попавших в плен к чёрным вранам. А ты, митрополит, вели открыть нам двери собора.
Неожиданно послышался громовой голос протопопа Савватия:
— Изыдите, окаянные! Устыдитесь, дабы не бесчестить Божий храм, где положены мощи святого Леонтия! Бог поругаем не бывает!
Это были его последние слова. Убив Савватия, мятежники сбили запоры и ворвались в собор.
Меньше чем через час всё было кончено. Горы трупов наполнили святое место. Тех, кого могли увести, угнали в Тушино. Храм был разграблен. Богатые, шитые золотом облачения, золотые ризы, кадила, митрополичий крест — всё было унесено и разделено между мятежниками.
С Филарета сорвали святительские ризы и как узника, босого, в татарской шапке, повезли в Тушино.
ГЛАВА 54
ТУШИНСКИЙ СТАН
Взятие и разграбление Ростова Великого, осквернение его святынь были лишь страницей трагической эпопеи тех лет. Н.М. Карамзин писал о той поре: «Казалось, что россияне уже не имели отечества, ни души, ни веры; что государство, заражённое нравственною язвою, в страшных судорогах кончалось! Россия была пустынею; но в сие время не Батыевы, а собственные варвары свирепствовали в её недрах, изумляя и самых неистовых иноплеменников: Россия могла тогда завидовать временам Батыевым».
Удивительно ли, что от Москвы отпадали целые города. Богатый Ярославль, напуганный участью Ростова, сдался на выгодных для тушинцев условиях. Верная Шуйскому Тверь и наследственные владения его рода — Шуя — были разграблены мятежниками. Владимир, Углич, Вологда, даже Псков перешли в руки самозванца. На этом фоне поглотившего Русь бунта выделялись некоторые поволжские города — Казань, Нижний Новгород, Саратов — и города сибирские, не подчинившиеся новому «Димитрию».
Тушино стало как бы столицей тех десятков тысяч мятежников, кто не признавал власти законного царя, кто желал свободы совершать любые злодейства — грабить, жечь, убивать.
Зная об этом, Филарет считал царя Василия виновником несчастной судьбы отечества и видел в поляках не врагов, а возможных союзников. Он полагал, что второй Лжедимитрий с его тушинским станом станет сосредоточением мятежных сил, которые уберут царя Василия, и без того обречённого на гибель, как думал Филарет.
Но в мыслях и душе Филарета не всё было так просто и ясно. Он мучился сомнениями, страдал, вспоминая случившееся в Ростове, и его дорога в Тушино была сопряжена с муками совести.