Московский Ришелье. Федор Никитич

К счастью, бунт не обрёл той силы, на которую рассчитывали мятежники. Удача отвернулась от них. Угроза голода и затопления, а также надежда на помилование вынудили главных бунтовщиков — Шаховского, Болотникова и Телятевского — сдать Тулу царю Василию. Москва встречала победителей торжественно, как некогда Грозного после завоевания Казани. Огорчённый славой царя Василия и его успехами, Филарет не стал дожидаться его возвращения в Москву и выехал в Ростов.

Тем временем новый «Димитрий» вынашивал планы осады Москвы. Зиму 1608 года он провёл в Орле, где значительно укрепил своё войско за счёт поляков, беглых холопов и казаков. 1 июня 1608 года он был уже в двенадцати километрах от Москвы, в Тушине, начал строить укрепления: окружил Тушино валом и глубоким рвом.

Зима и весна наступившего года были тяжёлыми для царя Василия — это было время заговоров и предательства со стороны знатнейших вельмож. Измена зрела и в самих царских войсках, и в столице. Царь не хотел сражений, кровопролития, он надеялся на возможность переговоров как с тушинцами, так и с поляками.

Марина Мнишек с отцом получила позволение выехать в Польшу, обязуясь впредь, «не именоваться и не писаться московскою царицей». Также и её отец должен был, в свою очередь, «не называть нового обманщика своим зятем и не выдавать за него своей дочери».

Царь Василий свято верил в нерушимость крестного целования и силу договоров, повторив ошибку Бориса Годунова. Ныне никто не верил договорам и не соблюдал их.

Пан Мнишек нарушил данное русскому царю слово, и его дочь Марина с небывалой торжественностью въехала в тушинский лагерь. Марина при виде «спасённого супруга» проявила столько чувства, столько нежности, так искусна была игра этой честолюбивой и властолюбивой женщины, что у многих, присутствующих при их встрече, выступили слёзы умиления. Если же кто-то и догадывался, что это была лишь игра, что из того? Корыстолюбие Юрия Мнишека было удовлетворено записью, по которой «Димитрий» после восшествия на престол обещал ему 300 тысяч рублей и владение 14 городами Северского княжества.

Приезд Марины существенно укрепил позиции нового самозванца. Начался массовый побег в Тушино московских изменников, людей знатнейших фамилий, среди которых были и родственники Филарета — Черкасский, Алексей Сицкий.

В те дни появилось и расхожее слово «перелёт». Так называли тех, кто, целовав крест царю Василию, уходил в Тушино и целовал крест новому самозванцу — Тушинскому вору. Взяв у него жалованье, они возвращались в Москву, однако, получив награду, снова бежали в Тушино за жалованьем.

Всё это свидетельствовало о падении нравов. Мошенничество набирало силу и становилось бытовым явлением. Тех, кто пытался осудить жуликов-перелётов, называли доносчиками. Создавались целые сообщества мошенников, а на сообщество как найти управу? Измена родине возводилась в ранг добродетели.

Царь Василий видел, что за этими процессами в русском государстве внимательно следили поляки, и враги отечества всегда найдут у них поддержку. В Москве один за другим составлялись заговоры против царя. Это воодушевляло поляков. Литовский магнат Ян-Пётр Сапега, двоюродный брат Льва Сапеги, вместе с польским полковником Лисовским осаждали Троицкий монастырь, но безуспешно. Царь Василий добивался, чтобы поляки добровольно покинули Тушинского вора. Он стремился раздробить силы противника, но в конечном итоге вынужден был прибегнуть к помощи шведов, Он заключил договор с Карлом IX, который обещал помочь наёмным войском.

Времени для ожидания не было: неприятельские дружины уже подъезжали к московским стенам.

...В те дни Филарета не покидала тревога за жену и детей. Поэтому, когда вошедший служка доложил о приезде его супруги Марфы, он изменился в лице, не сомневаясь, что случилась какая-то беда, и успокоился, только когда увидел безмятежное лицо жены, важной поступью вошедшей к нему. На ней был обычный монашеский наряд, но на плечи была наброшена дорогая соболья накидка.

Сидевший перед Филаретом архимандрит поднялся и удалился из митрополичьей палаты.

   — Садись, Марфа, — потеплевшим голосом произнёс Филарет. — Как дети? Здоровы ли?

   — Здоровы, владыка. Скучают по тебе, батюшка.

   — Как Мишатка? Не велел ли мне чего передать? Может, поклон?

Филарет не ожидал ответа, ибо Мишатка был не по летам тих и смирен.

   — Как же! И поклон, и наказ тебе передавал, — ласково усмехаясь, ответила мать. — Говорил, передай-де батюшке, чтобы шашку прислал: пойду войной на царя Василия.

Филарет смятенно оглянулся, словно бы их подслушивали.

   — Ты гляди, Марфа, как бы Мишатка на людях не сказал ничего лишнего.

Помолчав, он спросил:

   — Как родичи наши, князь Черкасский, князь Сицкий?

   — Али не догадываешься? Родичи наши там...

Марфа что-то рассказывала, но Филарет сумрачно молчал. Он был далёк от осуждения крамольных князей, но их отъезд в Тушино был грозным предостережением ему самому.