Московский Ришелье. Федор Никитич

   — Ныне Василий — помазанник Божий. Да будет благословенно его царствие. И дозволь сказать тебе, владыка, что мы берём на душу великий грех, допуская в нашу епархию подмётные письма, написанные будто рукою Димитрия. Дозволь, владыка, я велю от твоего имени сличить те подмётные письма с подписями всех дьяков и заезжих людишек. Или мы не в силах вывести эту заразу из нашей земли?

Филарет озадаченно молчал. Иные грамоты писались с его согласия.

   — Не ожидал от тебя, Савватий, что тебе захочется заниматься сыском. Греби к берегу, к Успенскому собору, и никогда не говори со мной о смуте.

ГЛАВА 52 ИДИ И СМОТРИ

Судьба русского государства в те годы решалась на крутых поворотах, как и собственная судьба Филарета. Он понимал это и был готов к любому исходу событий. Но размах смуты был непредсказуем и грозен.

Филарета успокаивало то, что старания царя Василия — погасить смуту — приводили к противоположным результатам. Ни царские грамоты, ни посольство митрополита Пафнутия в очаг бунта — Северскую землю, ни письма царицы Марфы о смерти её сына не имели успеха. Кровопролитие стало неизбежным. Царские войска осадили Елец и Кромы. Но победа была на стороне Болотникова. Разбив царское войско, он шёл впереди мятежников, восстанавливая державу для нового самозванца, сведения о котором были самыми туманными.

Ближайшие к Москве города — Тула, Калуга, Кашира, а затем и Рязань — присоединились к бунту. Осуждая москвитян за убийство «Димитрия», это новое войско со своими предводителями — Истомой Пашковым, Прокопием Ляпуновым и Григорием Сунбуловым — жестоко расправлялось со сторонниками царя Василия, не желавшими нарушать присягу. На Северной Украине мятежники опустошали сёла и деревни, грабили церкви. С неимоверной быстротой пламя восстания охватывало всё новые земли; Вязьма и Смоленск, Дорогобуж и Старица, чтобы спастись от ярости бунтовщиков, вынуждены были встать на сторону «Димитрия».

Положение Василия было тяжёлым: у него не было ни казны, разграбленной первым самозванцем, ни искусных военачальников.

Царь делал всё, что мог. Он выслал против мятежников новое войско и одновременно приказал перенести тела Бориса Годунова, его жены и сына в Троице-Сергиеву лавру. Этим он хотел вызвать жалость к убиенным и ненависть к их убийцам. Мало кто знал, что убийцы Годуновых изменили царю Василию и перешли на сторону мятежников.

Неудачи преследовали Василия. Болотников, соединившись с Ляпуновым и Пашковым, вновь разбил царское войско и в начале октября стал под Москвой в селе Коломенском. В столице появились грамоты Болотникова с воззваниями к беднейшему люду.

Царь Василий с присущей ему твёрдостью духа приказал строить укрепления и готовиться к защите города. Его неустрашимость передалась народу.

Среди мятежников началось брожение. Ляпунов, Сунбулов, стыдясь быть сторонниками бродяг, первыми явились к царю с повинной. Василий, стараясь избегнуть нового кровопролития, торжественно предлагал милость и остальным участникам мятежа. Болотников отвечал: «Я клялся Димитрию умереть за него и сдержу слово: буду в Москве не изменником, а победителем», — однако был разбит двадцатилетним князем Скопиным-Шуйским и бежал в Калугу. Неудачная осада этого города царскими войсками продолжалась четыре месяца.

Духовенство предало анафеме Болотникова и других мятежников. Раньше Василий не хотел этого, он жил ожиданием их раскаяния, но бунтовщики не раскаялись, и 21 мая 1607 года Василий сам повёл войско. Он целовал крест и объявил, что вернётся в Москву лишь победителем. Он одержал победу.

Между тем среди мятежников усиливался ропот возмущения: «Где же тот, за кого умираем? Где Димитрий?» И Шаховской, и Болотников клялись, что «царь» в Литве, и писали друзьям Мнишека, требуя от них какого-нибудь Димитрия или войско.

Призыв Болотникова и Шаховского «прислать какого-нибудь Димитрия» вызвал ответную волну. На Руси за удивительно короткий срок появилось невиданное количество лжецаревичей. Особенно много объявилось никогда не существовавших «сыновей царя Фёдора»: Фёдор, Клементий, Савелий, Брошка — и это далеко не всё! В конце концов в Польше нашли бродягу — то ли поповича, то ли сына служилого человека, вошедшего в историю как Тушинский вор, или просто Вор.

Подобно первому «Димитрию», второй свободно говорил по-польски, знал Священное Писание, но наружностью и характером отличался от первого самозванца. Надо ли, однако, удивляться, что сторонники смуты, знавшие первого самозванца, приветствовали второго «Димитрия», хотя и видели его несходство с первым. С большим усердием они славили его как царя истинного. Одних побуждала к этому склонность к мятежу и желание получить свои выгоды, других — ненависть к царю Василию.