Московский полет

– Здравствуйте. Спасибо, что вы пришли… – сказала она нам с Семеном и тронула мою руку своей холодной рукой. – Я бы хотела поговорить с тобой, Вадя.

– Что-нибудь случилось? С твоей мамой? С Филиппом? – спросил я, еще стараясь держаться отстранение, на дистанции трехлетнего разрыва, хотя внутри у меня уже все защемило, заныло и съежилось.

– Нет, ничего, – сказала она. – Филипп закончил МИМО и сейчас в Колумбии, на практике. Спасибо тебе, ты спас ему глаза. Ты должен быть очень счастлив: наша мама молится за тебя каждый день.

– Ой! – вдруг сказал Семен. – Извините, я вспомнил, что у меня есть срочное дело, мне нужно бежать!

Я изумленно посмотрел на него, но он ухитрился избежать моих глаз и тронул Аню за руку.

– Всего хорошего, Аня! Рад был вас повидать. Пока! Увидимся! – и мне, уже уходя: – Старик, я сегодня, наверно, не приду. Я вспомнил, что обещал сестре починить швейную машину. Пока!

И он убежал, как предатель. Аня посмотрела мне в глаза: – Может быть, мы поужинаем?

Я усмехнулся: – Только если платить буду я.

– Хорошо, Вадя, – сказала она, изумив меня этим смиренным тоном. – Хочешь прямо здесь, в «Пекине» – Мне все равно, Вадя.

– Здесь нет очереди, И здесь дают прекрасную утку по-пекински, – я взял ее за руку и повел к гардеробу ресторана. Там я принял дубленку с ее плеч и поразился еще раз: на ней было черное прямое платье, совершенно скрытое, со стоячим воротничком. Но не платье поразило меня, хотя она никогда не носила ничего черного, а то, что осталось от нее в этом платье – худая, без груди и бедер маленькая женщина.

Тут эта женщина перехватила мой взгляд и сказала с Аниной усмешкой:

– Ты так смотришь, что я, пожалуй, надену дубленку Все равно мне холодно…

И она отняла у меня свою дубленку, набросила ее на плечи и так, с дубленкой внакидку, прошла со мной в ресторан. Было начало восьмого, будний день, в «Пекине» было полно свободных мест, и в те годы в московских ресторанах еще не было проблем с продуктами. Мы заказали какие-то китайские салаты из водорослей, кальмара и утку по-пекински. – И, если можно, мне шампанского, – попросила Аня. Я посмотрел ей в глаза, она усмехнулась:

– Не бойся, я не стану буянить. Мы просто нужно чуть выпить, а то я тебя боюсь. Ты такой чужой… – Я заказал бутылку шампанского, Аня сказала: – Не смотри на меня так, пожалуйста. Я поправлюсь. Просто я очень болела. Полгода. – Что с тобой?

– Ничего. Представляешь, ничего не нашли! Сказали: просто нервы. А у меня были жуткие боли в спине и груди. – А сейчас?

– А сейчас все в порядке. Видишь, сижу с тобой. А я сидеть не могла. Но лучше поговорим о тебе. Как ты? – Спасибо. Я в порядке. – Это хорошо. Ты не представляешь, как я рада тебя видеть! Ты мой самый родной человечек! А после того, как ты спас нашего Филиппа… – Аня, перестань!

– Нет, правда! Я очень болела. Я думала про тебя, про нас. А теперь я смотрю на тебя и выздоравливаю, честное слово!

Конечно, я не поверил ей. Я с детства считал себя если не уродом, то почти таковым. И твердо знал, что глядя на меня, можно заболеть, а не выздороветь. Я усвоил это в 17 лет, в солнечном Баку, столице Азербайджана. Там, как и в каждом советском городе, был у молодежи свой Бродвей. Когда-то, до революции, эта улица называлась Торговой, а потом – улицей Революции, улицей Победы, улицей Сталина и – после 1956 года – снова улицей Победы. Но какие бы таблички ни вешали на этой улице власти, люди называли ее только Торговой, никак иначе. И каждый вечер по этой улице шли в обе стороны два потока молодежи – восемь кварталов в одну сторону и столько же назад, по три-четыре часа подряд. Курили сигареты «Шипка», лузгали семечки, пили газированную воду, рассказывали анекдоты и флиртовали. При этом ребята ходили компаниями, как стаи, а девушки – рядами, держа друг друга под руку. Это называлось «прошвырнуться по Торговой».

И вот как-то вечером, в разгар выпускных школьных экзаменов, я шел по Торговой со своим самым близким школьным другом Вовкой Липковым. Вовка был выше меня ростом, шире в плечах и спокойней характером. Его большие серые глаза смотрели на вас взглядом потомственного врача – тихо и мягко. Было поздно – часов одиннадцать вечера. Торговая начинала пустеть. Но мы с Вовкой весь день до одури зубрили «Историю СССР» и только сейчас вышли проветриться. А проветрившись с полчаса, уже собирались идти домой, когда я увидел впереди двух девушек. Они были нашего возраста, и одна из них – стройная блондинка с кегельными ножками – понравилась мне с первого взгляда. Я толкнул Вовку локтем:

– Давай познакомимся!

– Как? – сказал он.

Мы пошли за девушками на расстоянии сначала десяти шагов, потом – восьми, потом – пяти. Конечно, они заметили нас, но делали вид, что не замечают, и, держа друг друга под ручку, что-то щебетали, смеясь. И тогда я громко сказал:

– Могу поспорить на плитку шоколада, завтра у них экзамен по истории!

– А вот и нет! – повернулась одна из них. – Завтра у нас математика!