Московский полет

– Здравствуйте! – сказал я тем развязным тоном московского киношника, который в России всегда выручал меня в трудных ситуациях. – Подождите! Не надо мучиться! Меня как раз послали к вам из небесной базы косметики и парфюмерии! Прошу вас! – и я вытащил из своей заплечной сумки очередную трехдолларовую коробочку косметики.

– Так! Интересно! – улыбнулась Усольцева, – Садитесь! Чем могу быть полезна?

– В семьдесят восьмом году здесь работала Анна Павловна Муравина. Помогите найти, пожалуйста!

– Муравина? Анна Павловна? – Усольцева покачала головой. – Нет, не знаю. Вы уверены, что она здесь работала?

– Да. Вот в том кабинете. И тогда же здесь работал ее муж, он был тут директором, его звали Матвей. А фамилии я не знаю.

– Я здесь пять лет, но никакого Матвея и никакой Анны у нас нет и не было, – Усольцева сняла телефонную трубку, набрала номер на круглом диске. -Алло? Вика? Это Женя Усольцева из «Кометы». Ты не можешь посмотреть – у нас в семьдесят восьмом работала Муравина Анна Павловна? Что? А ты сама-то с какого там года? С восемьдесят четвертого? Черт! А у тебя есть кто-нибудь, кто до тебя работал? А директор по имени Матвей тут был? Ну, извини. Пока, – она положила трубку и огорченно развела руками: – Это наш отдел кадров в ВЦСПС. Они держат архив только пять лет, а потом сжигают. У кого бы еще спросить? – и вдруг постучала кулаком в стенку за своим креслом: – Мила! Поди сюда! Мила-а!

– Иду! – донеслось из-за стенки, и спустя несколько секунд в двери возникла высокая шатенка с животом десятого месяца беременности. – Чиво? – сказала она, жуя пирог с капустой и держа под мышкой какой-то пакет.

– Ты кого-нибудь знаешь, кто тут в семьдесят восьмом работал? – спросила у нее Усольцева. – Не-а. А чего? – сказала беременная. – Да вот человек ищет Муравину Анну Павловну. Вроде она тут работала.

– Не знаю, – сказала беременная, скользнула по мне воловьими глазами и спросила у Усольцевой. – Ты это… Tы масло на гречку будешь менять?

Через минуту я вышел из «Кометы», испытывая почти облегчение. Я выполнил долг перед своей совестью: я побывал везде, где мог найти Аню. И теперь она останется такой, какой она стояла тогда в двери болшевского коттеджа – юной, в радужно-солнечном окаеме, с мороженым-эскимо в руке. Она останется такой навсегда. В моей памяти.

39

В 17.00 я перешагнул порог следственной части Прокуратуры СССР. Конечно, сразу за парадной дверью тут было бюро пропусков. За окошком сидел молодой младший лейтенант милиции. Рядом с милиционером прохаживался по вестибюлю высокий круглолицый брюнет с темной бородкой и в поношенном сером костюме. Я назвался, и брюнет тут же сказал дежурному лейтенанту: – Товарищ ко мне.

Через одиннадцать лет меня снова называли «товарищем». И где – в Прокуратуре СССР! Брюнет – ему было лет 35, не больше – протянул мне руку:

– Николай Иванов.

– Так вот вы какой! – сказал я и с любопытством уставился на этого знаменитого в СССР следователя – соратника Тельмана Гдаяна. А он провел меня в узкую кабину лифта и медлительный лифт поднял нас на четвертый этаж. И тут же нам в лицо ударил жуткий, нокаутирующий запах ацетона и еще какой-то ядовитой гадости.

Иванов быстро открыл дверцу лифта, сказал мне «Прыгайте!» и первым прыгнул из лифта через полосу свежего, еще мокрого лака на паркетном полу.

Зажав дыхание, я прыгнул за ним, и мы бегом побежали в боковой коридор, нырнули в какой-то кабинет и захлопнули за собой дверь. Я разжал горло и тут же поперхнулся едким запахом, закашлялся. А Иванов и Гдлян, который сидел в этом кабинете – ничего, спокойно дышали в этой «атмосфере».

– Хотите кофе? – сказал мне Иванов, и я понял, что это сейчас такая мода в Москве, научились у Запада угощать посетителей кофе.

– У нас, правда, растворимый, – извиняющимся тоном сказал Гдлян.

– «Мальборо»? – предложил я в ответ. – Ваши американские сигареты очень слабые, – отказался Иванов.

– Как хотите. Но я не такой гордый, как вы. Ваш кофе меня устроит, – ответил я и огляделся.

Небольшой, в форме утюга, кабинет, два столика буквой "Т", три стула, два окна, на подоконнике электрический чайник и баночка с растворимым кофе. Стена за креслом Гдляна косая и вся – от пола до потолка – в деревянных дверцах. Позже, когда Гдлян открыл одну из них, я увидел, что за этими дверцами – ряд стальных сейфов. Не здесь ли хранятся следственные дела на кремлевскую верхушку и лично товарища Лигачева?

Тут Иванов поставил передо мной чашку кофе и вышел из кабинета. А я достал из кармана магнитофон и спросил: – Можно, я включу?

– Ну, зачем нам магнитофон? – усмехнулся Гдлян. – Лучше, чтобы о нашей беседе знали только я, мы и майор, который сейчас нас подслушивает. Я не стал уточнять, шутка это или нет. – O'kеy, – сказал я. – Тогда первый вопрос. Несколько месяцев назад вы публично обвинили Лигачева в получении взятки, но никаких доказательств не представили. Где эти доказательства?

– Вы не так формулируете. Мы сказали, что в материалах дела имеются данные о связях привлеченных к уголовной ответственности лиц с членом Политбюро Лигачевым и некоторыми другими.