Морской почерк

– А известно ли Вам, что Екатерина Великая всем своим фаворитам при жизни поставила памятники, и только Потёмкина этой милостью обошла? Так вот, когда приятели его спрашивали – дескать, что ж это, Григорий Алексаныч, не пожелала Вас царица-матушка увековечить, – он отвечал: “Уж лучше пусть люди удивляются, отчего же нет памятника Потёмнику, чем станут говорить: а на кой чёрт ему поставили памятник!” Сколько было у нас лауреатов Сталинской премии – что от них осталось в литературе? А ничего!.. Вот разве что Виктор Некрасов с его романом “В окопах Сталинграда” и, как это ни дико будет кое для кого звучать, Всеволод Кочетов, написавший роман “Журбины”. Вы знаете, когда умер Виссарион Саянов, вся писательская общественность Ленинграда всколыхнулась: сталинский лауреат! Мемориальную доску на доме, в котором он жил, – повесить! Школе его имя – присвоить! Сборник воспоминаний о нём – выпустить! А когда заговорили о том, чтобы издать полное собрание его сочинений, – издавать оказалось нечего. И я думал тогда, потрясённый: “А как же дворяне-писатели, тот же Дюма, Боборыкин и иже с ними – смогли так много написать? Катались по всему свету, стрелялись на дуэли из-за женщин, по ресторанам на рысаках раскатывали – а сколько после них осталось!..” И вот, совместив смерть Саянова с тем, что печатать после его кончины оказалось нечего, да на фоне того факта, что писатели прошлого работали, как каторжные, – я понял, что же определяет лицо литератора. Жюль Ренар однажды назвал талант “вопросом количества”. Он считал, что талант “не в том, чтобы написать страницу, а в том, чтобы написать их триста”. Я с ним полностью согласен.

Мне возражать было не с руки, хотя пример с тремя сотнями страниц невольно вызвал у меня усмешку, которую я умело скрыл от собеседника: мол, а как же быть с краткостью – “сестрой таланта"? Мне хватило ума не высказывать этой мысли вслух, я продолжал слушать Пикуля, отмечая про себя, как горячо, задорно звучат его речи. Было ясно: этот человек ни под кого подлаживаться не намерен, ибо всей каторжной жизнью своей завоевал право высказывать вслух то, что думает.

– Нет такого романа, который не мог бы родиться в самом заурядном воображении, – продолжал Пикуль, и я чуть было не возразил: он-то здесь при чём, к нему это не относится, уж его-то воображение заурядным никак не назовешь. А он, словно угадав моё намерение, пояснил:

– Сильные не колеблются, они садятся к столу, они корпят. Они испишут всю бумагу, изведут все чернила и доведут дело до конца – вот в чём отличие людей талантливых от малодушных, которые никогда ничего не начнут, потому им и заканчивать нечего. Литературу могут делать только волы. Признаюсь вам, да вот и жена рядом – не даст соврать: я по натуре лентяй, мне иногда страшно не хочется работать, я силком, за волосы тащу себя к столу. Врачи говорят, что у меня было два инфаркта. В один я верю, во второй – нет. А что со мной было – я Вам расскажу. Чем длинней бывали паузы в работе, тем дурней становилось мое самочувствие. День не писал, другой, третий – начал злиться на самого себя. И где-то на пятый день, когда накал злости достиг предела, я упал в прихожей. Это все – от укоров совести. А был ли инфаркт – не знаю, не уверен. Хотя врачи утверждают: был.

– Думаете, они Вам врут? Просто предупреждают, хотят, чтобы вы сохранились подольше, ведь годы ваши уже не те, когда можно было вкалывать ночи напролёт.

– Да не желаю я быть стариком! Я и от пенсии отказался, когда мне стукнуло шестьдесят, хотя она у меня была бы не самая маленькая, поскольку я воевал с 14 лет, а после войны работал дай Бог всякому. Но я никогда не забывал, что русские писатели от царя-батюшки пенсий не получали, на жизнь зарабатывали своим горбом. Да и хлеба нам с женой пенсия не прибавит, мы и без неё достаточно обеспеченные люди. Суммировав все это в своей башке, я сказал себе: “Оставайся независимым, а смерть придёт – встречай её за письменным столом”. И сразу мне стало легко…

…Так оно и произошло, как он задумал: и стол, и смерть. Я не оговорился, применив слово “задумал”. 13 июля 1959 года, в день своего рождения, Валентин Саввич Пикуль, в то время работавший над романом “Баязет”, сделал запись, которая заканчивалась пророчески: “…Сейчас мне 31 год, у меня сделаны два романа, задуманы еще четыре. Писал это Пикуль Валентин Саввич, русский. Родился 13 июля 1928 года, умер 13 июля 19…”