Морской конек

Я подождал, пока толпа рассосется, пока стихнет шепот разговоров. Постепенно зал опустел. Майра, наверное, была за кулисами – я проскользнул туда, и никто меня не остановил. Квартет складывал инструменты. На столе стояла открытая бутылка вина, недопитые стаканы. Были там и другие люди, знакомые музыкантов, общались с ними и между собой. Я подождал, пока Майра, собиравшая нотные листы, не останется одна.

– Привет.

Она рассеянно подняла на меня глаза, голубые, как апрельское утро.

– Это я… Нем… Неемия…

– Ой, – звук застыл на ее губах, круглых, идеальной формы. Присмотревшись поближе, я увидел, что годы изменили ее, чуть заметно, тайно. Ее лицо заострилось, будто время размыло его мягкость. Что-то в ней стало тверже. Раскололось и стало тверже, будто ее растопили и вылепили заново, как глиняную фигурку. Но теперь я видел, как сквозь ее кожу, губы, глаза просачивается внезапная ранимость. – Ой, – повторила она и посмотрела на ноты в руке, как будто надеялась, что они объяснят, почему я стою перед ней.

– Он был отличный. Концерт.

– Спасибо, – она смогла наконец натянуть маску самообладания. – Какой сюрприз.

– Надеюсь, приятный.

Уголки ее рта изогнулись в легкой полуулыбке.

– Как ты… ты здесь оказался? – Ее пальцы, крутившие серебряный браслет на запястье, по-прежнему были унизаны кольцами, но тоньше и элегантнее тех.

– Твой брат… – я решил произнести эти слова, но придать им легкость, воздушность.

– Что?

– Он прислал мне билет на концерт, и я думал, что он тоже придет поддержать тебя… но место рядом со мной было пустым.

– П-прости… я не понимаю… – ее лицо вновь стало смущенным. Она обвела взглядом окружающих – они бродили туда-сюда, не обращая на нас внимания.

– Мы можем поговорить в другом месте? Можем подняться наверх?

Она быстро собрала вещи: футляр с виолой, сумку, стильное зимнее пальто. В баре я заказал себе виски, ей – сверкающий лайм. Она попросила меня объяснить все медленно и подробно. И я объяснил. Это оказалось легко. Николас каким-то образом узнал о мероприятии в Блумсбери – он преподавал буддийское искусство на факультете истории искусств в известном университете и, возможно, был в списке рассылки мероприятий «Азиатского дома» в Лондоне. Они рассылали приглашения на мероприятие, список выступающих и их произведений.

Я сказал, что приятно снова ее увидеть. Было бы неплохо увидеть и Николаса.

Когда я закончил, она долго молчала. Людей стало меньше, бармен сидел в углу и разговаривал по телефону. Пара парила над бокалами с вином. Судя по табличке «Часы работы», бар скоро закрывался.

– Так где он?

Майра допила свой напиток. Кусочек лайма упал на дно стакана, между кубиками тающего льда.

– Я не знаю.

Я не сомневался, что она примет его сторону, ведь они были братом и сестрой, а кровь, даже наполовину родная, сильнее приятельских связей десятилетней давности.

– Ладно, – сказал я. – Прости, что отнял у тебя время. Просто твой брат… я думал…

Майра рассмеялась – глубоким, ничем не сдерживаемым смехом. Бармен оборвал разговор, пара подняла на нас глаза, на их лицах читалось неодобрение. Я ощутил уже знакомую вспышку гнева. За ее шутку, в чем бы она ни заключалась, пришлось заплатить – мне. Я допил виски – алкоголь горел в моем горле, и мне очень хотелось еще, но бар уже не принимал заказов.

– Прости, – сказала она, коснувшись моей руки. Даже сквозь рубашку я ощутил холод ее пальцев. – Дело в том… ну… я не могу поверить… это просто…

– Что?

Ее глаза стали чернильно-графитовыми, с синими крапинками.

– Он мне не брат.

Я вежливо улыбнулся и сказал, что да, я порой тоже так говорил о старшей сестре. Складки рта Майры чуть смягчились. Она накрыла мою ладонь своей, ледяной, словно вырванной у зимней ночи.

– Нет. Он действительно не мой брат.

Если я не поверил ей вначале, теперь я поверил.

На лестнице показалась фигура в серебристо-зеленом.

– Майра, нам пора.

Майра стала собирать вещи, натягивать пальто.

– Подожди, – сказал я. – Ты… ты уходишь?

– Боюсь, что да.

– Но… я… у нас…

Она что-то сказала, но я уже не услышал. Ее ждала Элейн.

– Подожди… мы можем встретиться?

Майра остановилась, нерешительно посмотрела на меня.

– Пожалуйста.

– Хорошо. Завтра. В одиннадцать часов. «Коста», Паддингтон-стейшн.

Она взяла виолу и побрела вслед за Элейн. Когда они спускались по лестнице, она повернулась, как будто что-то вспомнила, но двинулась дальше.

Если мы скорее врастаем в свое прошлое, чем вырастаем из него, то, по сути, живем вымышленной жизнью. Воспоминания, когда они тускнеют, должны быть приукрашены, дополнены с помощью вымысла. Вот почему становится невозможно различить границы, их разделительные линии. Хотя вопрос в том, хотели бы мы?

Избавьтесь от повествований о своей жизни. Позвольте себе этот маленький отважный бунт. Останьтесь лишенными, униженными, сжимающими в руке холодные, твердые самородки правды.

Это действительно случилось?

Это имеет значение?