Морской конек

– Сегодня утром, – он взял очки с комода. – Думаю, она спит. Ей, наверное, очень плохо – такая смена часового пояса.

– Чем она занимается?

– Майра – музыкант. Не волнуйся, – добавил Николас, игриво бросив в меня полотенце, – она тебе понравится.

– На чем она играет?

– На скрипке… нет, на виоле, – он несколькими быстрыми движениями расчесал волосы. Сел на кровать, ближе ко мне. – Чем меньше она узнает о нас, тем лучше. Во всяком случае, сейчас, – в его семье, объяснил он, это не обсуждалось. Он наклонился и погладил мою руку. – И мне так будет легче, – его глаза за стеклом сменили цвет, стали оттенка серых перьев.

– Да, конечно, – ответил я. – Я все понимаю… вот только…

– Вот только что?

– Мне остаться… или уйти? Ну, вечером…

Николас поднялся и разгладил рубашку.

– Приходи на выходных.

– Сегодня?

Он задумался, прокручивая в голове календарь. Сегодня была суббота.

– На следующих выходных. Так будет похоже, что ты на каникулах, а не… ну, сам понимаешь…

Я не знал, радоваться мне или обижаться.

Майру я увидел только в обед.

Она вышла из бунгало ранним вечером, когда длинные тени деревьев сплетались на траве, а воздух наполнялся запахом влажной земли. Садовник только что закончил поливать клумбы. Николас направился в дом, сказав, что ему нужно поработать, а я читал, дремал, дописывал статью для Сантану. Она вышла босиком; ее волосы, коротко остриженные, были цвета мокрых осенних листьев. Длинное дымчато-серое платье сидело свободно и вместе с тем облегало. Сквозь ткань легко было разглядеть ее тело – стройное, но полное скрытой энергией спортсменки.

Она сонно улыбнулась мне, прикрыв глаза от солнца.

– Я Неемия.

– А, – сказала она, – Николас мне о тебе рассказывал.

Мое сердце наполнилось горделивой радостью.

– Майра, – ее глаза были голубыми, с грифельной окантовкой. – Его сестра… ну, сводная сестра.

Ее голос звучал тихо и плавно, может быть, потому что она совсем недавно проснулась.

Она опустилась на стул и повернулась лицом к солнцу.

– Великолепно. Такая прекрасная погода по сравнению с нашей гнусной британской зимой, – ее слова катились, как полированный мрамор, гладкие и круглые.

– Когда ты приехала?

– Сегодня утром, устроила Николасу сюрприз, – она улыбнулась сама себе, погрузившись в свою тайну. Это все объясняло. Он не мог рассказать мне, потому что и сам не знал. – Ужасно хочу позавтракать, хотя, наверное, уже время ужинать.

– Самое время для чая.

– Изумительно, – она вытянула руки, точеные, как слоновая кость; ее пальцы, тонкие и длинные, были все унизаны бесчисленными серебряными кольцами.

– Николас сказал, ты музыкант.

Она улыбнулась.

– Пока учусь… это не одно и то же.

– На чем ты играешь?

– На виоле.

– Она… похожа на виолончель? – лучше бы я не задавал такой глупый, детский вопрос. Она провела руками по волосам, ее шеи, бледной, прозрачной, не касалось солнце. Если бы она провела здесь лето, она стала бы такой же загорелой, как Николас.

– Больше, – сказала она. – И мягче. У нее более глубокий тон, чем у скрипки, и это мне нравится.

– Мы услышим твою игру? – я решил, что будет вежливо спросить.

– Ох, бойся своих желаний… Я взяла виолу с собой – мне нельзя долго без практики.

Сколько времени, подумал я, это будет продолжаться?

Как и было сказано, я держался подальше от Раджпур-роуд.

В студенческом городке нарастал ажиотаж по мере того, как близилось окончание семестра – шквал концертов, книжная ярмарка, организованная литературным обществом, совершенное нежелание учиться. Скоро все разъезжались по домам на Рождество. Трудно было не думать о Ленни – единственной причине, по которой я тоже был бы не против уехать. В общежитии дела шли как обычно – по вечерам студенты бродили из комнаты в комнату, чтобы поболтать, покурить, выпить, старательно избегая научной работы. Стипендиаты и студенты последнего курса готовились кто к вступительным экзаменам в Оксфорд и Кембридж, кто к государственной службе. Кто-то валился в кровать, кто-то не ложился спать допоздна, комнаты были затуманены дымом, пропахли запахами дешевого виски, пропитались штаммами «Пинк Флойд» и «Грейтфул Дэд». Я и раньше держался особняком, но теперь чувствовал себя еще более отчужденным. Наблюдал за всем с расстояния. Заглянул в свою комнату, чужую, голую и внезапно… маленькую. Сплетни и мелкое соперничество. Глупые победы. Те же старые обзывательства. Когда кто-то замечал, что давно меня не видел, я небрежно отвечал: да, был у местного родственника. Это был достаточно неинтересный ответ, чтобы они больше не задавали мне вопросов.

– Привет, – сказал Калсанг, когда я его встретил. – Ты как?

– Да нормально. А ты?

– Тоже нормально.

Если его и интересовало, где я пропадал, он этого не показал. Я заметил, что теперь он проводил время с группой ребят из Дарджилинга. С ними делился косяками и историями. Наши ночные разговоры навсегда закончились.

Когда я в начале выходных пришел в бунгало, Николас и Майра только что вернулись из бассейна. Я как-то сразу понял, что она хорошо плавает, что может легко обогнать Николаса и освоила сложные стили, например баттерфляй.