Морская яшма

На самом деле я не знала, чего хочу, говорила и действовала по мимолетным, интуитивным соображениям. Меня как будто вела таинственная звезда. На разум я уже не полагалась.

— Носовая скульптура почти закончена, — сообщила я. — Мы сможем установить ее взамен старой, потрепанной.

Минутное веселье Брока разом испарилось. Произошла какая-то неуловимая и странная перемена.

— Эта скульптура никогда не отправится в море, — отчеканил он.

Я не могла с этим примириться.

— Но почему? Что в ней плохого? Сходите взгляните на нее, и вся ваша враждебность пропадет. Она не имеет отношения к моей матери, не связана с прошлым. Ян Прайотт придал ей мои черты лица.

— Нечего мне на нее смотреть, — отрезал Брок и резко встал на ноги, что наверняка причинило ему сильную боль.

Я испугалась, что он сейчас уйдет, так и не пообещав привести домой "Морскую яшму". Я встала и положила руку ему на рукав. Он уставился на нее так, что я покраснела и убрала ее. И снова между нами словно пробежал электрический ток, мое сердце забилось от неведомого и, я подозревала, губительного чувства. Почувствовал Брок то же самое или нет — не знаю, но я быстро подавила в себе смятение и мрачно спросила:

— Неужели так трудно пойти вместе со мной и посмотреть?

Он вздохнул, словно снимая с себя всякую ответственность, и махнул рукой.

— Ладно, будь по-вашему. Идемте, покажете мне этот шедевр.

Брок не помогал мне подниматься по скалам следом за ним. Наверху я услышала вой. Не такой, как обычно на луну. Он шел из древних глубин собачьего сердца — горестный, волчий вой одиночества.

— Люцифер тоскует по хозяину, — сказала я, поравнявшись с Броком. — Вы мало бываете с ним в последнее время?

— Если вы меня подождете, я его захвачу с собой, — ответил он.

Мне совсем этого не хотелось, но Брок, не дожидаясь возражений, направился в обход дома к конуре.

Сколько же в этом человеке противоречий! Эта мысль посетила меня уже в сотый раз. Мне стало досадно. Всякий раз в его присутствии помимо моей воли рушился барьер антипатии. Я не стану, я не должна хорошо относиться к человеку, которого мне по всему следует ненавидеть и презирать! Мне следует отвергать любую его просьбу… Вот почему я не стала ждать его и пошла к маяку. А возможно, Брок и знал, что я так поступлю.

Дверь в мастерскую Прайотта была закрыта. Я постучала, но ответа не последовало. Дверь оказалась не заперта, а комната пуста. Статуя, как всегда, стояла на помосте с легким наклоном вперед, от двери, поскольку вырезана была с учетом изгиба бушприта, к которому ее предстояло крепить. Инструменты Яна были разложены по местам, рабочее место безукоризненно прибрано, каким он всегда и оставлял его после работы. Только пол остался почему-то усыпанным стружками и не выметенными кусочками дерева.

Я обошла помост, чтобы взглянуть в лицо китаянке в узорчатой одежде… и остолбенела.

Лицо — мой портрет — было изуродовано, изрублено, искромсано страшными ударами. Оно потеряло сходство не только со мной — оно вообще больше не походило на лицо. Нос был рассечен надвое, лоб изрыт выбоинами, губы и щеки покрыты поперечными и продольными трещинами. Больше нигде повреждений не было — ни развевающиеся одежды, ни скрещенные руки не пострадали — только лицо. Ужас тошнотворными волнами накатывал на меня, а безликое чудовище, недавно лучшая работа Яна Прайотта, смотрело на меня изрезанными, ослепшими глазами.

Вдалеке надрывно выл черный пес. Значит, Брок вовсе не собирался за ним; не пришел он и сюда. Может быть, слишком хорошо знал, что я застану в мастерской, и не хотел присутствовать?

Я вспомнила, каким увидела его на скале — лицо, искаженное мрачным, хотя и загоняемым внутрь, торжеством. Может быть, пламя нашло выход?

По коже у меня поползли мурашки: я вдруг подумала, что стою совсем одна в комнате, где какой-то безумец яростно мстил моему изображению. Сперва деревянная скульптура, а потом?.. Живое лицо? Слова Лорел с удвоенной силой зазвучали у меня в ушах: "Кто-то желает вам смерти".

Я не удосужилась определить, каким орудием кромсали дерево, потому что мечтала в ту минуту лишь о том, чтобы убежать из страшной комнаты куда-нибудь, где будет не так жутко. Хотя о какой безопасности могла идти речь, если дверь между моей комнатой и комнатой Брока даже не запиралась? Но по меньшей мере мне не следовало оставаться здесь, дожидаясь, пока он придет, — вдруг он именно на это и рассчитывает?

Стряхнув оцепенение, я выбежала из мастерской. Но прежде чем успела добежать до выхода с маяка, в него, насвистывая, вошел Ян Прайотт. Я остановилась как вкопанная, воззрившись на Прайотта со смешанным чувством горечи и облегчения. Он пришел как раз тогда, когда больше всего был мне нужен. Но до этой минуты меня ужасали лишь собственные несчастья и лютая злоба, которая заставила неведомого злодея изуродовать скульптуру. Я была слишком взволнована, чтобы подумать о художнике, творение которого уничтожили.

Ян улыбнулся мне, потом, поглядев на меня повнимательнее, озабоченно спросил:

— Что такое, Миранда? Что случилось?