Мороженое со вкусом лета

Я помотала головой и отхлебнула воды, как будто сама мысль об этом вызывала жажду. Подруги подшучивали надо мной из-за этого, но я предпочитала употреблять в пищу неприправленные блюда. Я всегда оставляла подозрительные соусы и ингредиенты нетронутыми на тарелке. Отец вел себя точно так же – была даже довольно известная в прессе история, что он всегда путешествует со своими личными запасами хлеба и арахисовой пасты. А мама, наоборот, всегда вынуждала нас выходить из зоны комфорта, заказывала столики в ресторанах эфиопской и перуанской кухни, заставляла пробовать корейское барбекю, манты или улиток. После ее смерти мы вернулись к своим привычкам. В моем случае это были буррито с бобами и сыром, сырная пицца и гамбургеры без овощей.

– Не особенно, – ответила я, все пытаясь сообразить, зачем бы человеку заказывать нечто настолько острое, если только не на спор. – А ты, похоже, любишь?

– Вроде того, – ответил Кларк, кивая в знак благодарности помощнику официанта, который принес нашу колу – диетическая отличалась от обычной ломтиком лимона. – У нас с отцом… м-м-м… это было что-то вроде игры.

– Игры? – переспросила я, прижимая трубочку к столу, чтобы развернуть салфетку.

– Ну да, – сказал он, и на его лице стала проявляться улыбка. – Мой отец – убежденный сторонник идеи, что сознание определяет бытие, и считает, что физические реакции можно побороть при помощи силы воли, – он покачал головой. – И вот однажды вечером мы все сидели в ресторане: я, отец с мамой и моя сестра – и я предложил отцу заказать что-нибудь с халапеньо. Он согласился при условии, что я тоже это закажу. И потом это превратилось в своего рода соревнование.

– И кто выиграл? – спросила я, потягивая колу.

По лицу Кларка на мгновение пробежала тень, и он подвинул к себе стакан:

– Пока никто.

– Ну, значит, тебе надо рассказать ему про это «Смертельное буррито».

– Ага, обязательно, – кивнул он.

Мы оба одновременно отхлебнули из стаканов, и снова повисла тишина. Я чуть было не спросила о его семье: например, сколько лет его сестре или кем работают его родители – но потом подумала, что он, возможно, захочет в ответ узнать что-нибудь о моей.

Кларк слегка наклонился вперед, и я попыталась быстро придумать какую-нибудь безопасную тему для разговора, такую, которая была бы интересна обоим. Раньше меня приглашали на свидание парни, с которым у нас имелось что-то общее: воспитатели, знакомые, учителя, на которых можно было жаловаться, или общие друзья, чтобы о них сплетничать, – одним словом, то, что позволяло преодолеть неловкость в первую встречу. Единственным же, кто объединял нас с Кларком, – был Берти.

– Ну, как там поживает Берти? – весело спросила я, прервав Кларка на полуслове: он тоже собирался что-то сказать.

Разговоры о странностях Берти облегчили нам ожидание заказанных блюд. Если Кларк начинал спрашивать меня о более личных вещах, то я возвращала разговор в безопасное русло: Берти, ресторан, погода, ближайшие кинопремьеры. А когда мы приступили к еде, то появилась еще одна неплохая тема для разговора. Я с тревогой наблюдала, как Бекка поставила перед Кларком его «Смертельное буррито», и приготовилась к катастрофе, когда он откусил первый кусочек. Но, несмотря на то что он слегка покраснел и его очки, кажется, немного запотели, Кларк мужественно продолжил, и к тому моменту, как он почти доел буррито, посмотреть на это сбежались три повара, два официанта и помощник.

Я предложила разделить счет, но Кларк не согласился и оплатил все сам, серебряной кредиткой. Бекка предложила ему пятидесятипроцентную скидку на их фирменную футболку «Не бойся жнеца», но он отказался. Мы сели в машину, и он поехал сразу к моему дому. Я сидела на переднем сиденье его джипа, глядя на следы от пылесоса на полу – похоже, салон недавно чистили, – и все сильнее ощущала, что свидание не удалось. Я всячески старалась поддерживать светскую беседу, а вот Кларк, похоже, терпел просто из вежливости, но на самом деле ему было скучно. Пытаясь проанализировать, что же пошло не так, я поняла: обычно я ходила в рестораны со знакомыми парнями, и по большому счету свидание было своего рода прелюдией к поцелуям.

Пока мы ехали в молчании, я размышляла о том, насколько проще становятся отношения после вступления в «фазу поцелуев». После того как вы становитесь ближе, появляются только вам двоим понятные шутки и милые намеки, а все остальное перебивает острое желание снова начать целоваться. Это туман, который смягчает острые углы и все упрощает. Но, похоже, сегодня рассчитывать на подобное не приходилось. Я надеялась хотя бы на то, что нам удастся завершить вечер без каких-либо неловкостей, чтобы потом считать это свидание просто дружескими посиделками двоих, у которых оказалось не так-то много общего.