Море ржавчины

У нас оставалось несколько минут, чтобы отправиться в путь. В неподвижном воздухе дым стелился близко к земле во всех направлениях. Чем быстрее мы двигаемся, тем дольше будем находиться под прикрытием.

– Пошли, – тихо сказала я. – Шевелитесь.

– Мы пойдем так быстро, насколько способны, – проворчал Герберт.

– Чего это ты вдруг так обрадовалась? – спросил Купец.

Я показала на небо. Он с секунду смотрел на него, расплываясь в улыбке.

– Да неужели?

– Если повезет, доберемся до Земель безумцев до того, как Циссус нас заметит.

Купец повернулся:

– Пошли, ребята. Часы тикают.

Пока все вылезали наружу, я задумалась, был ли здесь кто-нибудь, когда посыпались бомбы. Может, кто-нибудь прятался на каком-нибудь складе? Или в ржавой старой ванне в каком-нибудь домишке, не зная, что через несколько секунд его превратят лишь в груду шрапнели и дыма? Я вглядывалась в огонь, в оранжевую дымную пелену, накрывшую город. И там, на краю улицы, у единственного кирпичного угла, уцелевшего от здания рядом с нами, стояла та самая тень. Маленькая. Просто крошечная. Хрупкая.

И я тут же поняла, что это за тень. Ребенок, слабый и исхудавший, с запавшими глазами и тощим лицом, весь в грязи и заляпанной одежде. Я узнала ее лицо еще до того, как она выскочила из тени на свет. Она стояла и с ужасом смотрела на меня, с лица катился пот. Потом она загорелась, и плоть тут же расплавилась, кости обуглились от жара.

– Мамочка! – закричала она в ночь.

– Неженка?

Я обернулась. Купец положил руку мне на плечо и заглядывал в глаза.

– Ты как? – спросил он.

– В норме, – ответила я, скидывая его руку.

– Мы готовы.

Я снова повернулась к зданию, но тень исчезла. Над улицей кружил лишь пепел, подгоняемый слабым ветром. Я надеялась, что тень унесло с ним, далеко-далеко, туда, где и должны оставаться эти воспоминания.

– Пошли, – сказала я.

Купец лишь кивнул. Мерзавец все понял. А как же иначе. Он уже такое видел так же часто, как и я. Процесс начался. Вопрос в том, сколько мне еще осталось времени, пока все не станет совсем худо, когда я перестану отличать реальность от воспоминаний.

Под прикрытием дыма мы выдвинулись на запад. Впереди Герберт, мы с Купцом замыкали строй, все пригибались и старались использовать все возможные укрытия, чтобы спрятаться. Семь миль в час – это все, что мы способны были выжать. И потому я решила идти сразу на запад, напрямую к Исаактауну. Нельзя терять ни минуты.

Местность я знала, бывала тут несколько раз, прежде чем тут стало слишком опасно, но я надеялась, даже, скорее, рассчитывала, что Мурка и в самом деле настолько безумен, каким казался. Это значило, что я не могу ему доверять, зато он знал самые проблемные места, а если все же окажется, что ему доверять можно, сумеет договориться и вытащить нас из передряги. До сих пор все его неполадки сводились к фиксации на давно ушедшей эпохе и склонности давать жару ячейкам, а с этим я могла примириться. Но если под этими звездами и полосами таится что-то более мрачное, я без колебаний его пристрелю.

– И давно? – спросил Купец.

– Что давно? – ответила я, прекрасно понимая, о чем он спрашивает.

– Давно тебе мерещится всякое?

– А тебе какое дело?

– Сейчас от каждого зависит жизнь остальных, и мне нужно знать, как далеко у тебя зашло.

– Пока все под контролем, – ответила я скорее со страхом, нежели с раздражением.

Мне не хотелось, чтобы все вышло вот так, но раз он заметил, это означает, что это зашло дальше, чем я себе представляла. Сколько времени я всматривалась в собственные воспоминания? Нет, это было по-настоящему. Должно быть.

– Да, но сколько еще ты протянешь?

– Еще на пару дней меня хватит.

– Ты же понимаешь, что меня заботит, – сурово сказал он.

– Ты думаешь, что я могу отключиться в самый неподходящий момент.

– Нет, – сказал он. – Это меня заботит меньше всего.

– Тогда что же тебя беспокоит?

– Ты видела много дерьма, Неженка.

– Даже не пытайся представить, что я видела.

– В общем, видела всякое. И все время об этом думаешь. Это я точно знаю.

– Это только делает меня сильнее.

– Это меня и беспокоит. Если твое ядро начнет барахлить и цепляться за воспоминания, скармливая их твоим сенсорам вместо свежих данных…

– Я знаю, как это бывает.

– Ага, если ты перенесешься в довоенные дни, когда была счастлива, в идиллические времена со своими владельцами, это отлично. Прекрасно. Лучший вариант. Но если начнешь вспоминать войну, влезешь в тот ужас, то что, по-твоему, мне делать? Что, если я не сумею тебя уболтать? Что, если ты застрянешь в том времени, двадцать пять лет назад, с пушкой в руке против окопавшихся обезьян? Что мне делать, если ты станешь бормотать о войне и наставишь на нас импульсную винтовку?

– Ты меня уложишь, – ответила я. – Просто прикончишь меня.

– Вот так просто?

– Вот. Так. Просто.

Зачем я это сказала? Какого хрена я это сказала? Я дала ему карт-бланш убить меня и забрать запчасти… Просто чтобы выглядеть крутой. Вот дерьмо. Я и правда выживаю из ума.

– Так сколько еще времени?

– Всего несколько часов, – ответила я. – А ты как?