Море Осколков

— Может, они повернули обратно. — Ярви обратился к Той, Что Тянет Жребий, умоляя хоть сейчас ниспослать им чуточку удачи. — Может, у Шадикширрам не вышло уговорить баньи пойти сюда вслед за нами.

Сумаэль утерла пот с чумазого лица.

— Кто откажется побывать в таком чудесном краю?

— Не знаешь ты Шадикширрам, — сказал Ничто. — Наш капитан умеет убеждать. Она — великий предводитель.

— Что-то я не заметил, — сказал Ральф.

— Ты не был при Фулку, где она вела к победе армаду императрицы.

— А ты, значит, был?

— Я бился на другой стороне, — ответил Ничто. — Я был поединщиком короля Алюкса.

Джойд, не веря, наморщил лоб:

— Ты был королевским поединщиком? — Глядя на Ничто, было трудно себе это представить, но Ярви повидал на боевой площадке много великих воинов и подобного владения мечом не встречал ни разу.

— Наш флагман запылал. — При этом воспоминании старый боец добела стиснул кулак на рукояти. — На канатах у дюжины галей, скользкий от крови убитых, кишащий солдатней императрицы — вот каким был наш корабль, когда мы с Шадикширрам сошлись в первой схватке. Я утомился в бою и ослаб от ран. Я не привык к шаткой палубе. Она прикинулась неумелой женщиной, я был горд — и поверил, и она пустила мне кровь. Так я стал ее рабом. Когда мы сразились вновь, я был заморен голодом, а она вышла с клинком в руке и крепкими парнями за плечами против моего кухонного ножика. Она пустила мне кровь во второй раз, но, возгордившись, не стала отнимать мою жизнь.

Его губы скривила знакомая безумная усмешка, и изо рта брызнула пена, когда он лающе чеканил слова:

— Теперь мы встретимся с ней в третий раз, и меня больше не тяготит былая гордость. Я сам выберу место схватки и пущу ей кровь. Вот так, Шадикширрам!

Он вскинул меч, и по голым скалам раскатился его ломаный хрип, заполняя долину:

— День настал — сегодня! Время пришло — сейчас! Надвигается расплата!

— А расплата не может надвинуться после того, как я доберусь живым до Торлбю? — поинтересовался Ярви.

Сумаэль с мрачной решимостью затянула пояс.

— Пора уже поспешить.

— А до этого мы чем занимались?

— Плелись.

— И каков твой замысел? — спросил Ральф.

— Зарезать тебя и в знак примирения отдать ей твой труп!

— По-моему, не примирения ради она проделала весь этот путь. Как считаешь?

Сумаэль задвигала скулами.

— Боюсь, ты прав. Мой замысел — добраться до Ванстерланда вперед них. — И она начала спускаться, с каждым шагом из-под сапог сыпались камешки.

Испытание духотой проходило, почитай, хуже, чем испытание льдом. Хоть снегопад и не прекращался, им становилось все жарче и жарче, и слой за слоем они стаскивали с себя вожделенные прежде одежды — пока не очутились полуголыми, мокрыми от пота и черными от пыли, как горняки только что из забоя. На смену голоду пришла жажда. Анкран отмерял из двух бутылей мутную, с гадким привкусом воду куда более ревниво, чем припасы на палубе «Южного Ветра».

Прежде их тоже одолевал страх. Ярви не мог припомнить и дня, когда бы он не боялся. Но тогда это был тягучий страх перед морозом, голодом и усталостью. Сейчас их пришпоривал жестокий наездник. Страх перед острой сталью, острыми клыками банийских псов, и самым острым из всех — мстительным гневом бывшей хозяйки.

Они тащились, сбивая ноги, пока не стало так темно, что Ярви перестал различать поднесенную к лицу ладонь. Отче Месяц и все его звезды потонули во мгле, и беглецы молча забились в расселину среди камней. Ярви провалился в зыбкое подобие сна, чтобы, как показалось, через пару минут его встряхнули и подняли. С первым лучом рассвета, в синяках и ссадинах, он опять устремился вперед, окутанный обрывками ночных кошмаров.

Двигаться дальше — вот о чем думали все. Мир умалился до голой каменистой полосы между их сапогами и преследователями, и это пространство неуклонно сжималось. Какое-то время замыкающий Ральф волок за собой на веревках пару овечьих шкур — старый браконьерский трюк, призванный сбить со следа собак. Собаки оказались умней. Скоро каждый из беглецов покрылся синяками, порезами, каждый обдирал кожу после сотни падений, ну а Ярви, с его одной здоровой рукой, приходилось труднее других. Однако всякий раз, когда он спотыкался и падал, рядом вырастал Анкран, протягивал сильную руку и помогал ему встать. Помогал двигаться дальше.

— Спасибо, — сказал Ярви, потеряв счет падениям.

— Тебе еще выпадет случай со мной расплатиться, — ответил Анкран. — В Торлбю, если не раньше.

С минуту они шаркали в неловком молчании, затем Ярви произнес:

— Прости меня.

— За то, что свалился?

— За то, что я сделал на «Южном Ветре». За то, что сказал Шадикширрам… — Его передернуло при воспоминании о том, как бутылка с вином грохнула о голову Анкрана. Как его лицо хрустнуло под сапогом капитана.

Анкран исказился в гримасе, ощупывая языком дыру на месте передних зубов.

— Больше всего на этом корабле я ненавидел не то, что сотворили со мной, а то, что заставляли творить меня. Нет. Не так. То, что я сам натворил. — Он остановился, придержал Ярви и сказал, глядя ему в глаза: — А ведь прежде я считал себя добрым человеком.

Ярви потрепал его за плечо.