Море Осколков

Он выпустил голову Шадикширрам так мягко, как только смог, сам схватил цепь здоровой рукой и попытался дернуть к себе, сопя от натуги. Сумаэль лишь потянула сильнее, железный ворот врезался Ярви в шею, звенья вгрызлись в ладонь, и ему пришлось прикусить губу, только б не вскрикнуть.

Похоже на перетягивание каната, как в Торлбю на песке играли мальчишки — только здесь с двумя руками был лишь один, и, вдобавок, петля на конце захлестывала Ярви горло.

Он изворачивался и упирался, но Сумаэль была намного сильнее и, не проронив ни звука, подтаскивала его ближе и ближе. Его башмаки, проскальзывая по палубе, сбили бутылку, та покатилась. Наконец девушка поймала его за ошейник и, прижимая к себе, выволокла наружу в ночь.

— Придурок! — злобно выпалила она ему в лицо. — Ты что, сдохнуть пытался?

— А тебя что, волнует? — зашипел он в ответ. Ее кулак побледнел, смыкаясь на его ошейнике, а его кулак побледнел, смыкаясь у нее на руке.

— Меня, болван, будет волновать, когда они сменят замки из-за того, что ты спер ключ!

Оба умолкли, и пока они глазели в темноте друг на друга, его посетила лишь мысль: как же близко к ней он стоит. Достаточно близко, чтобы различить гневные морщинки на переносице, заметить зубы, мелькнувшие сквозь выемку на губе, ощутить тепло. Достаточно близко, чтобы почуять ее запах, слегка кисловатый, но от этого не становящийся хуже. Достаточно, почти достаточно, чтобы поцеловать. Должно быть, ей пришло в голову то же самое, потому что она выпустила ошейник, точно он раскаленный, отпихнула и рывком высвободила зажатое Ярви запястье.

Он заново прокрутил в голове ее слова, примеряясь к ним так и этак, и его осенило.

— Смена замков помешает только тому, у кого уже имеется ключ. Вероятно, тому, кто сумел сделать слепок?

Он сел на свое место, потирая здоровой рукой свежую отметину и недозажившие ожоги на шее. Увечную он сунул отогреться под мышку.

— А ключ нужен рабу лишь по одной причине — чтобы сбежать.

— Заткни свою пасть! — Она сползла рядом, и опять наступило молчание. С неба слетал снег и садился ей на волосы и ему на колени.

Лишь после того, как он простился с надеждой услышать от нее хоть слово, девушка заговорила вновь. Так невесомо, что он едва разбирал слова на ветру.

— Раб с ключом мог бы освободить и других рабов. Может быть, даже всех. Кто потом разберется, кто куда ускользнул в суматохе?

— Пролилось бы немало крови, — зашептал Ярви. — В суматохе — и кто знает чьей? Намного спокойнее усыпить стражу. — Сумаэль внимательно на него посмотрела — глаза девушки заблестели, дыхание курилось на холоде. — Раб, который разбирается в травах, разливает охранникам эль и подносит капитану вино, мог бы придумать как. — Рискованно, но с ее помощью многое получится куда проще, а когда времени остается так мало, поневоле приходится бросать жребий. — Пожалуй, вместе два раба смогли бы сделать…

— …то, чего не смог бы один, — договорила за него она. — С корабля лучше всего уходить в порту.

Ярви кивнул.

— Я тоже подумал об этом. — Он круглыми сутками мало думал о чем-либо другом.

— Самый подходящий порт — Скегенхаус. В городе оживленно, но стражники там ленивы, а капитана с Триггом подолгу не бывает на корабле.

— Если только кое у кого нет друзей в каком-то другом месте моря Осколков. — Он оставил наживку болтаться.

Она заглотила ее целиком.

— Друзей, что могли бы приютить пару беглых рабов?

— Вот именно. Скажем… в Торлбю?

— Через месяц-другой «Южный Ветер» снова пройдет через Торлбю. — В ее шепоте послышался огонек возбуждения.

Который не сумел скрыть и он сам:

— И тогда раб с ключом… и раб, который знает толк в травах… могли бы очутиться на свободе.

Они сидели молча, в темноте и холоде, как и много дней перед этим. Но сейчас, при бледном, расплывчатом свете Отче Месяца, Ярви показалось, что в уголке губ Сумаэль появился легкий намек на улыбку.

«Ей идет», — подумал он.

Лишь один друг

Далеко-далеко на север увлекли «Южный Ветер» невольничьи весла — по черной воде, в студеную зиму. Нередко выпадал снег, ложась на крыши корабельных надстроек, на плечи дрожащих гребцов. А те после каждого взмаха отогревали дыханием оцепеневшие пальцы. По ночам стонал пробитый корпус. По утрам команда перевешивалась через борта, чтобы отколоть с израненных боков корабля лед. На закате Шадикширрам выплеталась из каюты, кутаясь в меховую накидку, с покрасневшими глазами от выпитого, и сообщала, что, по ее мнению, на палубе не так уж и холодно.

— Я стараюсь жить с любовью в сердце ко всему, — сказал Джойд, хватая обеими руками миску супа, которую принес ему Ярви. — Но, боги, как же я ненавижу север!

— Зато отсюда, куда ни поверни, севернее уже не заплыть, — ответил Ральф, потирая мочки ушей: берега, куда был устремлен его угрюмый взгляд, сплошь укутывало белое одеяло.

Анкран, как всегда, ничего не добавил.