Глаза Рин, такие близкие, смотрели не отрываясь, и Коллу стало весьма неуютно. Словно он загнан в угол на этой узкой кровати. Приперт к стене теплом любимой женщины.
— Наверно. — Он взбрыкнул и перевернулся на спину, хмурясь на потолок. Ему предстоят великие свершения. Стоять у плеч королей и тому подобное. Как же он сумеет изменить мир, когда его держит Рин? — Не знаю, вряд ли любви подвластны любые вопросы. Как ты считаешь?
Она отвернулась, натянув меховое одеяло до живота.
— Очевидно, нет.
Поскольку мужчины нынче далеко, в порту Торлбю трудилось куда больше обычного женщин. Распутывали сети, раскладывали утренний верткий улов. Маловато и стражи: старики да пацанва Колловых лет, еще не прошедшие свое испытание воина. А с ними и девчонки — те, кого натаскивала Колючка. В остальном же никто б со стороны не подумал, что война уже началась.
Прошлой ночью шесть потрепанных ладей причалили после долгого путешествия вверх по Святой реке. Загорелые моряки сносили на берег шелковые ткани, вино и всевозможные диковины юга. Королева Лайтлин загружала четыре корабля для поездки в Ройсток, и воздух звенел от криков ее челяди, от лая бродячей шавки, которую палками гнали от рыбы, от смеха детей, шмыгающих среди подвод, от курлыканья чаек — зоркие подбиралы мотали круги в вышине, высматривая просыпанное зерно.
На востоке вставала все та же яркая Матерь Солнце, и Колл, прикрываясь ладонью, вгляделся в направлении Ройстока, а потом от души втянул соленого дыхания моря.
— Ветер пахнет удачей!
— И рыбой. — Рин вздернула нос. — Четыре корабля? Чтоб довезти одну женщину?
— И ее служителя! — Колл выпятил грудь и ткнул себя большим пальцем. — Человеку такого ранга требуется подобающая свита.
— А капитаны свяжут вместе два корабля, чтоб уместить твою раскатанную губищу?
— А заодно и норов Избранного Щита, — вполтона добавил он, услыхав, как яростные команды Колючки рассекают портовый гомон. — О значимости женщины судят по подаркам, которые она раздает, и людям, которые ей служат. Королева Лайтлин намерена произвести впечатление на Варослава и дарами, и сопровождением.
Рин покосилась исподлобья.
— А меня сопровождаешь ты. Что же скажут про меня?
Колл ее приобнял, радуясь тому, как удобно устроилась его рука на талии девушки.
— Обзавидуются твоему изысканному, тонкому вкусу, не говоря о невероятной везухе, а заодно… боженьки!
Толпа сдвинулась, и на глаза ему попался Бранд, поигрывающий огромной клетью, словно внутри той ничегошеньки не было. Силач пригнулся под перекладиной, где висели, сверкая на солнце, рыбины величиной со здорового мальчугана. Одна еще подрагивала, не расставшись с жизнью, и, казалось, бросала на Колла укоризненный взгляд.
Так же сейчас смотрела и Рин, уперев руки в боки.
— Тоже мне, отважный покоритель Мыса Бейла. — Девушка высунула язык и похабно, с оттяжечкой, векнула.
— Сильных много, мудрых — единицы. Он нас заметил?
— Если вскарабкаешься на эту рыбину, осмотришься и наверняка поймешь.
— Ты такая забавница, порой иногда обхохочешься. — Он отпихнул рыбу кончиком пальца и всмотрелся в просвет. — Давай лучше прощаться прямо сейчас.
— Всегда есть причина поторопить разлуку. Вот она, юная любовь. Не совсем та прелесть, о которой поют. — Она вцепилась в его воротник, притянула к себе, почти что за шкирку. Самый быстрый из поцелуев, и Рин отстранилась, а он, замерев, подставил губы и закрыл глаза. А когда открыл, она, к его разочарованию, уже уходила прочь. От неожиданного всплеска вины и тоскливости его по-глупому, безудержно потянуло хоть капельку продлить прощание.
— Увидимся через пару недель!
— Если тебе не по заслугам повезет! — не обернувшись, откликнулась она.
Где-то невдалеке Брюньольф Молитвопряд заунывно гудел, раздавая напутственные благословения. Колл подбоченился и пошел пробираться сквозь толчею, огибая фуру овечьего настрига.
И ему на плечо опустилась тяжелая рука.
— Надо словечком перемолвиться. — Бранд, хоть и здоровенный мужик, умел неплохо подкрадываться, когда хотел.
Колл наспех взмолился Той, Что Вершит Суд о милости, которую, ясное дело, не заслуживал.
— Со мной? О чем же?
— О князе Калейва.
— А-а! — То, что правитель, славный сдиранием кожи с живых людей, оказался предпочтительной темой беседы, говорило о многом. — Вот ты про что!
— Варослав — не тот муж, кому безнаказанно переходят дорогу, — сказал Бранд, — а у Колючки привычка задевать таких людей за живое.
— Да, но и она не из тех дам, что позволят перейти дорожку себе!
Бранд испытующе посмотрел в ответ.
— Вот котелок с кровавой похлебкой и поставили на огонь.
Колл откашлялся.
— Ясно, к чему ты клонишь.
— Главное, не позволяй ей встревать в неприятности.
— Такой даме, как она, попробуй чего-нибудь не позволь — тем паче во что-нибудь встрять!
— Поверь, ничего нового ты мне сейчас не сказал. Лучше вообще уводи ее от неприятностей прочь.
Выводить корабль из грозовой бури и то работенка полегче, но делать нечего, только протянуть, сдувая щеки:
— Буду стараться.
— И, знаешь, не лезь в неприятности сам.
Колл усмехнулся.