Море Осколков

— И, стоя за ее плечом, далеко не раз встречалась с королем Атилем?

— Поболе многих.

Скара смахнула с ресниц последние слезы. Больше плакать ей не дозволено. Придется быть храброй, сильной и умной, какой бы слабой и боязливой ни чувствовала себя она. Пора сражаться за Тровенланд, ведь больше сражаться некому, и слова станут ее оружием.

— Расскажи мне про них, — проговорила она.

— Что вы хотите узнать?

Знание — сила, — повторяла мать Кире, когда Скара жаловалась ей на обрыдлые, бесконечные уроки.

— Я хочу узнать все.

5. За нас обоих

Рэйта подбросило, вырывая из сна. Кто-то его схватил.

Одним рывком он поймал мерзавца за глотку и припечатал к стене. Зарычал, брызжа слюной, и вскинул нож.

— О боги, Рэйт! Это я! Я!

Вот только теперь, в беглом свете факела под коридорным сводом, Рэйт разглядел, что вцепился в собственного брата — и уже тянулся перерезать ему горло.

Сердце бухало, что твой молот. Некоторое время ушло на то, чтобы разобраться, где он. В цитадели Торлбю. В коридоре у Гормовой двери, запутанный в одеяле. Там, где и должен быть.

— Ты так меня не буди, — сварливо бросил он и с трудом разжал пальцы левой руки. Когда он просыпался, их постоянно сводило.

— Не будить? — прошептал Рэкки. — Да ты б своими криками перебудил весь Торлбю. Опять сны?

— Нет, — буркнул Рэйт и откинулся к стене, скребя ногтями виски. — Не знаю.

Сны, полные огня. Потоков дыма и смрада пожарищ. Безумных отблесков в глазах воинов, в глазах псов. Безумных отсветов на лице той женщины. Ее воплей, пока она выла в ужасе за детей.

Рэкки протянул флягу, Рэйт выхватил ее и прополоскал рот: и сверху, и внутри саднили болячки от Гормовых тумаков — ладно, уже не впервой. Плеснул водой на ладонь, размазал по лицу. Его знобило от холодного пота.

— Не нравится мне это, Рэйт. Боюсь я за тебя.

— Ты — боишься за меня? — В потасовке меч Горма сшибли на пол. Рэйт поднял его и крепко прижал к груди. Если владыка увидит, что его оружие без присмотра стынет на плитах, то закатит еще одну оплеуху, а может, чего и похуже. — Это что-то новенькое.

— Не совсем. Я о тебе уже давно беспокоюсь. — Рэкки тревожно покосился на дверь королевской опочивальни, придвинулся и вкрадчиво зашептал: — Ведь мы запросто можем взять и уйти. Разыщем корабль, что увезет нас по Святой и Запретной — как ты любишь повторять. Как любил повторять, во всяком случае.

Рэйт кивнул на дверь.

— По-твоему, он нас возьмет и отпустит? А мать Скейр помашет нам с улыбкой на прощание? — Он фыркнул. — Это ж вроде тебе полагается быть из нас умным? Мечтать приятно, но обратного пути у нас нет. Забыл, как мы жили раньше? Как мерзли, как недоедали, как вечно тряслись от страха?

— Разве ты больше не трясешься от страха? — Рэкки произнес это так кротко, что в Рэйте тут же закипела лютая злоба. Закипела и смыла отголоски кошмарных снов. Злоба — неплохой ответ на большинство бед, надо сказать.

— Не совсем! — рявкнул он, потрясая мечом Горма так, что брат невольно отпрянул. — Я — воин, и в этой войне я намерен завоевать себе славу и, заодно, столько колец, чтобы нам уже никогда не пришлось голодать. Здесь мое место по праву! Не за это ли право я бился?

— Айе, за него ты и бился.

— Мы служим королю! — Рэйт силился вызвать в себе ту, прежнюю, гордость. — Величайшему воителю на всем море Осколков. Непобежденному — ни в поединке, ни в битве. Ты у нас часто молишься. Ну, так воздай благодарность Матери Войне за то, что мы на стороне победителей!

Рэкки сидел, подпирая спиной могучий, в боевых засечках, щит Горма, и таращился на брата. В зрачках мигали сполохи факела. Странное дело, откуда на его лице, столь явно напоминающем Рэйтово, возникало совершенно несхожее выражение? Порой они казались драконьими головами на двух штевнях: навеки делят одно и то же судно, но обречены глядеть в разные стороны.

— Впереди неслыханное человекоубийство, — понуро пробормотал Рэкки. — Небывалое.

— Согласен, — проговорил Рэйт и улегся. Повернувшись к брату спиной, он обнял меч Горма и натянул на плечо одеяло. — На то и война.

— Не люблю я, когда убивают.

Рэйт попытался обронить, будто о пустяке, но не справился с голосом:

— Я готов убивать за нас обоих.

Тишина.

— Вот этого я и боюсь.

6. Чуткие руки

Колл выстучал последнюю руну, сдул древесную пыль и улыбнулся. Ножны закончены, он хорошо потрудился и был доволен итогом.

Он издавна любил работать с деревом: оно не скрывает тайн, не произносит лживых слов и нанесенный на него сегодня узор останется на своем месте и завтра.

Это тебе не ремесло служителя, свитое из дыма и угадаек. Где слова — инструменты поковарнее долота, а люди переменчивы, как Матерь Море.

Спину словно обожгло теплом. Это Рин потянулась через его плечи и подушечкой пальца провела вдоль палочки одной из рун.

— Что они означают?

— Пять имен Матери Войны.

— О, боги, какая тонкая работа. — Рука ее скользнула по темному дереву, задерживаясь на резных мореходах, зверях и деревьях. Фигурки искусно перетекали одна в другую. — У тебя чуткие руки, Колл. Самые чуткие из всех.