Море Осколков

Волосы темной завесой упали ей на лицо, сквозь пряди сверкнул хитрый любопытный глаз.

— Но вы, по крайней мере, вышли из дворца с головами на плечах.

— Думаешь, нам удастся не расстаться с ними, если мы здесь задержимся? — спросил Ярви.

Сумаэль покосилась на Колючку:

— Это зависит от того, насколько вы искушены в дипломатии…

— Я умею быть дипломатичной, — прорычала она.

Сумаэль улыбнулась еще шире. Похоже, на эту женщину не действовали никакие угрозы.

— Ты напоминаешь мне капитана корабля, на котором в свое время плавали мы с Ярви.

Ярви расхохотался, а следом расхохотался Ральф. Колючка нахмурилась:

— Это комплимент или оскорбление?

— И то, и другое.

Ярви наклонился вперед и поставил локти на стол, сцепив здоровую и сухую руки.

— Верховный король готовится к войне, Сумаэль. Кто знает, может, он уже начал войну.

— Кто ваши союзники? — спросила она, отбрасывая волосы обеими руками и завязывая их в узел.

— Их меньше, чем нужно.

— Некоторые вещи никогда не меняются, да, Ярви? — Сумаэль проворно закалывала волосы шпильками. — Герцог, в отличие от Теофоры, не слишком-то ревностен в служении Единому Богу, но он намерен сохранить верность союзу с праматерью Вексен. Он поставит на того, кто сильнее.

— Посмотрим, — сказал Ярви. — Мне нужно поговорить с Императрицей.

Сумаэль попыхтела:

— Ну… я попробую. Попробую сделать так, чтобы она вас выслушала. Но большего обещать не могу.

— Ты ничем мне не обязана.

Она посмотрела ему в глаза и не отводила взгляд, пока не вставила в прическу последнюю шпильку. Драгоценные камни в ее навершии заискрились.

— Дело не в том, кто кому обязан. Во всяком случае, в нашем с тобой случае.

Ярви скривился — то ли засмеяться хотел, то ли заплакал. А потом просто откинулся в кресле и длинно выдохнул.

— Я думал, что никогда больше тебя не увижу.

Сумаэль улыбнулась, губа немного разошлась, показывая белый зуб. И Бранд понял, что эта женщина ему, пожалуй, нравится.

— И что?

— Я рад, что ошибся.

— Я тоже.

Та же самая прядка снова упала на лицо, она мрачно оглядела ее, сведя глаза к переносице, потом отдула.

Надежды

Колючка проталкивалась сквозь толпу, которая втекала в храм, — наступал час молитвы. Толпа расступалась неохотно. Сколько ж здесь храмов, и сколько ж в них молящихся…

— Я смотрю, поклонение Единому Богу кучу времени отнимает, — проворчал Бранд, прокладывая себе путь в давке.

С его широкими плечами продираться выходило с трудом.

— Высокие боги и Малые боги занимаются каждый своим делом. А вот Единый Бог, похоже, просто сует нос в дела всех остальных!

— И колокола эти! — Бранд вздрогнул, когда с вершины белой башни у них над головами донесся очередной гулкий удар. — Зараза, аж уши от них гудят, век бы их не слышать…

И он наклонился поближе и зашептал:

— Ты представляешь, они своих мертвых прям так хоронят. Не сжигают. А вот так берут и прям в землю закапывают. И не сжигают!

Колючка покосилась в сторону заросшего двора за храмом: там из земли торчали камни надгробий, шаткие, как зубы нищего, и под каждым, похоже, лежал и гнил труп. Сотни трупов. Тысячи трупов. Склеп, полный покойников, прямо посреди города.

Ее аж испарина прошибла от одной этой мысли, и она тут же ухватилась за мешочек с костями отца.

— Что за город…

Отец любил рассказывать о Первогороде, но ей он нравился все меньше и меньше. Слишком большой. Такой размер подавляет! И слишком шумный! Как тут люди умудряются соображать в таком шуме, непонятно. И здесь слишком жарко! А еще душно, и воняет днем и ночью. Кругом отбросы, мухи, нищие — от всего этого голова кругом идет. И сколько народу вокруг, и все толкаются и идут мимо, никто друг друга не знает, и хотят все только одногу — деньгу урвать. Словно ее саму закопали, и над ней теперь ходят-бродят тыщи и тыщи воров, и она никого не понимает.

— Домой надо ехать, — пробормотала она.

— Да мы ж только сюда приехали!

— Вот и прекрасно. Как приехали, так и уедем. Ненавижу этот город.

— Да ты все ненавидишь.

— Нет, не все!

И она покосилась и перехватила взгляд Бранда, и в животе защекотало так приятненько — опять он отвернулся.

Оказалось, он умел смотреть удивленно, беспомощно, а еще вот так, как сейчас. Как в последнее время он на нее смотрел. Пристально так, волосы на лицо падают, и глаза из-под них горят. Голодные такие. И… испуганные. В тот день, когда они упали друг на друга и лежали, прижавшись, что-то тогда… что-то тогда произошло между ними. Что-то, от чего кровь приливала к лицу. И не только к лицу. И к кишкам — точно приливала. Ну и это… между ног тоже. Но в голову лезли сомнения, причем в таком же количестве, как эти верные, которые в храм набиваются.